Страницы истории

В 1983 в Главной редакции восточной литературы издательства «Наука» в Москве вышла книга проф. В. А. Ромодина «Очерки по истории и истории культуры Афганистана. Середина XIX – первая треть XX в.». В качестве приложения к этой книге на стр. 170-172 была напечатана небольшая заметка-воспоминания К. К. Сливицкого (23. 08. 1906 – 1983) об его обучении в кабульском лицее «Хабибия» (обучался там одновременно с будущим премьером и первым президентом Афганистана принцем сардаром М. Даудом), с рашифровки записи на магнитофонной ленте. Текст воспоминаний К. К. Сливицкого не сопровождался комментариями и аннотацией, которые я, если позволит время, намерен дать несколько позднее. К. М. Антонов.

Примечание В. А. Ромодина (1982): Приведенный здесь текст воспоминаний Константина Константиновича Сливицкого был записан на магнитофонную пленку в Ташкенте в октябре 1965г. Константин Константинович Сливицкий родился 23 августа 1906 г., в 1918— 1901 гг. находился в Афганистане со своим отцом Константином Ивановичем Сливицким и обучался в лицее «Хабибия» в 1919/20 и 1920/21 учебных годах. Он был единственным русским, учившимся в этом лицее. Его отец К. И. Сливицкий был, как уже отмечалось выше, первым советским неофициальным представителем в Афганистане; вернулся со своей семьей на родину в июне 1921 г. при содействии полномочного представителя РСФСР в Афганистане Я. 3. Сурица, после чего жил и работал в Ташкенте. Немногочисленные замечания к приводимому ниже тексту лицейских воспоминаний К. К. Сливицкого принадлежат мне.

Лицейские воспоминания К. К. Сливицкого

Зимой в конце 1918 г. мой отец со своей семьей приехал в Кабул. Там он познакомился с Махмудом Тарзи, по его просьбе оказал афганскому правительству помощь как специалист по радиотехнике при установке первых радиостанций и в обучении первых радиотелеграфистов. Некоторое время отец преподавал русский язык в лицее «Хабибия». Он попросил Махмуда Тарзи поговорить с эмиром Амануллой-ханом о принятии меня в лицей «Хабибия». До этого я закончил два класса Ашхабадской гимназии.

Осенью 1919 г. я был принят в лицей «Хабибия». Насколько я помню, тогда Махмуд Тарзи сообщил, что эмир Аманулла-хан не возражает против того, чтобы я учился в этом лицее, и назначил день приема. Я пришел на прием с нашим мехмандаром, который предупредил меня, что эмир даст мне подарок на обзаведение учебниками и лицейской формой и что я должен буду поцеловать ему руку в благодарность за это.

Во дворце мы ждали приема минут двадцать—тридцать; входили и выходили разные люди — военные и штатские. Наконец пригласили и нас. Я был довольно спокоен, но зато мой мехмандар очень волновался. Вошли в тронный зал. Аманулла-хан сидел на троне в окружении своих военных и штатских членов правительства. Подозвал меня, спросил, хочу ли я учиться. Я отвечал, что очень хочу. Он сказал, что учиться мне будет трудно, потому что фарси— это не мой родной язык, я же заверил его, что постараюсь учиться получше на чужом языке. Аманулла-хан заявил, что будет следить за моими успехами, так как я первый иностранный учащийся в лицее «Хабибия», и выразил надежду на то, что я не подведу его. Я обещал принять все меры, чтобы учиться хорошо.

Затем Аманулла-хаи подал знак кому-то из приближенных, тот принес что-то завернутое в шелковый платок и передал мне. Я поблагодарил эмира за подарок, а он протянул мне руку. Я пожал ему руку, и все кругом засмеялись. Аманулла-хан в течение некоторого времени продолжал держать мою руку в своей, видимо, ожидая, что я наконец догадаюсь поцеловать его руку. Но я только еще раз пожал ее и, раскланявшись, ушел. Мехмандар был возмущен моим неисполнением обычая целования руки эмира. «Как же так,— говорил мехмандар,— ведь все целуют ему руку!» «У нас это не принято»,— отвечал я.
Таким образом произошло оформление меня в лицей. В полученном мною шелковом платке оказались золотые монеты. Наконец, наступил день экзаменов в лицее. Я волновался, конечно. Это было для меня серьезным испытанием, прежде всего потому, что я не особенно хорошо знал разговорный афганский язык, собственно фарси (там на фарси велись занятия), а писать и читать не умел совершенно. На первом экзамене, насколько я помню, это был экзамен по математике, меня спросили, умею ли я читать или писать арабским шрифтом. Я сказал, что нет. Тогда мне дали задачу, написанную европейскими цифрами. Это была довольно сложная задача, в которой были все действия, скобки, сложение, умножение, вычитание, деление и дроби. Остальные экзаменовавшиеся афганцы списывали эти примеры с доски. Я довольно быстро справился с этой задачей и передал ее находившимся там преподавателям.

Экзамен проходил в нижнем большом зале первого этажа лицея. Затем нас отпустили, мы вышли из зала, побегали по саду. Потом нас позвали обедать, накормили пловом и каким-то мясным соусом. Когда мы играли во дворе, ребята интересовались, кто я, что, откуда приехал. Убедившись в том, что я — русский, а они уже заранее проведали, что я должен был быть русским; они задавали мне много различных вопросов, интересовались нашей жизнью, учебой.

Пришло, наконец, время начала занятий. Зазвонил звонок, нас собрали и официально объявили — кто куда, в какой класс принят. Нас разделили на несколько групп, насколько я помню, на три группы. Я не знал, с какой группой мне надо было идти, так как ничего не понял, что об этом мне сказали. Тогда мне объяснили, с какими будущими товарищами мне нужно было идти, я показали их. И я направился вместе с ними в класс. Наш класс находился на втором этаже башни «Хабибия» (которая впоследствии стала называться «Амания»).

Итак, я поступил в школу, которая тогда называлась «Хабибия». Преподавателями в ней были индийские мусульмане и один араб. Преподавание велось на языке фарси. Изучался и арабский язык как язык Корана на уроках по чтению этой священной книги.

В каждом классе было примерно по восемнадцать-двадцать человек. Большое внимание уделялось чистописанию, уроки упражнений по этому предмету назывались «машк». Писали мы на специально подготовленной доске каламами, т. е. зачиненными перьями из тростника. Доску же эту мы сами должны были намазать хной, отполировать тушью, а во время упражнений должны были каллиграфически выводить буквы и их сочетания по образцам первых букв, которые писал для нас преподаватель.

Занятия в лицее продолжались каждый день по пять-шесть часов. В первое время мне на этих занятиях было очень трудно, потому что язык был для меня еще мало знаком: ведь к началу занятий я только в незначительной мере освоил разговорный язык, а письменности не знал совершенно. Тем не менее, занятия мои довольно быстро наладились, я освоился с арабским письмом и начал получать хорошие отметки.

В первом классе, куда я поступил, больше всего внимания уделялось чистописанию, занимались мы также чтением, по специальным учебникам писали отдельные упражнения. Вскоре я уже достаточно основательно изучил азбуку. Между тем упражнения, как по арифметике, так и по письму, все более и более усложнялись.

Очень неприятное впечатление производило на меня в первое время то, что учащихся и за невыученные уроки, и за опоздания били палками, вернее, одной палкой по левой руке, по ладони левой руки. Некоторые преподаватели злоупотребляли правом физического наказания лицеистов.

Первое время мне доставалось изрядно, потому что учиться как следует я не мог при всем моем желании. Особенно доставалось мне за то, что я опаздывал на уроки; мы жили очень далеко от школы «Хабибия», и я приезжал на велосипеде и по целому ряду причин иногда опаздывал — улочки на пути от дома до лицея были очень узкие и нередко создавались пробки транспорта... Всех нас опоздавших выстраивали у ворот, и всем подряд всыпали по левой руке по многу раз, так что рука опухала. Правую руку не разрешали подставлять, говорили, что тогда мы не сможем писать ею.

Большое внимание уделялось физическому воспитанию, причем очень хорошо была поставлена гимнастика. Хотя школа имела гражданский характер, в ней проводились занятия по военному делу, причем все строевые команды отдавались на языке пушту.
При мне происходило переименование школы из «Хабибия» в «Амания». На торжественном празднике, устроенном по этому поводу, присутствовал эмир Аманулла-хан. Большая подготовка перед этим была проведена в лицее, в частности изготовили большую карту Афганистана на земле в лицейском саду с полным рельефом, с реками, горами, с обозначением городов. Когда приехал Амаяулла-хан, все лицеисты были выстроены, каждый класс отдельно, вокруг этой карты. При подходе Амануллы был отдан салют взрывом горючего газа в стеклянных банках. Аманулла осмотрел карту, обошел построение лицеистов и поздоровался со всеми классами, подойдя ко мне, заговорил со мною отдельно, поинтересовался, как я учусь, спросил об этом у преподавателей. Затем были игры, танцы, гимнастические упражнения.

В этот раз, как и в нескольких других случаях, Аманулла очень интересовался историей России, в частности Петром Великим. Он спрашивал меня, кто такой был Петр Великий, знаю ли я, чем он знаменит, что он делал. Я ему рассказал все, что знал о Петре Великом, что это был царь России, который заставил учиться других и сам учился, ездил за границу учиться, не гнушался и сам работать. Сам умел столярничать, плотничать. И что при нем Россия двинулась в техническом отношении вперед.

К концу первого класса я стал учиться значительно лучше и был избран капитаном класса — «капитан-и джамаат». Капитаны классов выбирались учащимися. Старались выбирать тех, кто лучше учился и тех, кого любили. Голосование было тайным. Ребята оказали мне большую честь и выбрали. Надо сказать, что к тому времени я учился уже хорошо. Пожалуй, здесь сыграли роль не мои способности, а боязнь палки, постоянная угроза, что тебе всыпят по левой руке. У меня рука долгое время была опухшей. Капитан класса пользовался большими полномочиями: ему поручалась проверка уроков, контроль над тем, как выполняли задания учащиеся. Он в отсутствие преподавателя занимался повторением пройденного материала с учащимися, назначал дежурных по классу, и одной из обязанностей его было к началу урока приготовить палки для наказания — ударов по руке. Причем, чем тоньше и гибче была палка, тем более болезненные удары она наносила. Вот почему я пытался выбирать палочки потолще. Казалось бы, должно быть больнее, но на самом деле, нет. Вот за это ребята меня тоже любили.

Любимым учителем у нас в лицее был преподаватель арабского языка, пожилой бородатый старик-араб. У него был довольно молодой сын, учившийся вместе со мной. Мы с ним занимались в одном классе. Этот преподаватель не злоупотреблял наказаниями, ударами палкой и пользовался хорошим отношением и любовью со стороны учащихся. Его сын, мой товарищ по занятиям (имени его не помню), к нам часто заезжал домой, и мы с ним катались на велосипедах и иногда удирали с уроков через забор; спуская на веревке велосипеды, уезжали с уроков.

В лицее была хорошо оборудованная амбулатория; врач не только лечил, но и следил, чтобы не обманывали, не прикидывались больными, потому что находились и такие. Однако случалось, что у действительно больного ученика измеренная температура оказывалась нормальной, и такому ученику тоже доставалось палкой по левой руке.
Все учащиеся-лицеисты получали одноразовое питание на большой перемене. Питание лицеистов было очень хорошее: плов, различные мясные блюда с пряными приправами и соусами.

Кроме классных работ давались задания на дом - повторение пройденного материала и самостоятельная проработка нового по учебнику У учащихся были заведены тетрадочки, в которых ставились отметки о переводе во второй класс состоялись экзамены по чистописанию, чтению на персидском языке и чтению Корана на арабском, а также по арифметике. В экзамен по арифметике входили не только примеры, но и задачи. Был экзамен и по строевой подготовке, на котором присутствовал Аманулла-хан. Он говорил, что всем афганцам надо уметь защищать свою родину, и потому-то он и присутствует на этом экзамене.

Я сдал все экзамены первым учеником и в начале следующего учебного года был снова избран учениками капитаном-джамаат, капитаном класса.

Во время обучения в лицее у меня были друзья. Особенно дружен я был с сыновьями Махмуда Тарзи—Абдул Таввабом и Абдул Ваххабом. Один из них учился в старшем классе лицея, другой — в военном училище «Харбия». Сыновья Махмуда Тарзи и другие ученики, в том числе сын араба, о котором я говорил, очень интересовались тем, что есть в России: как учатся в русских школах, поражались тому, что там не бьют палками учеников. «Как же они учатся, если палкой не бить», — говорили они. «Тогда учиться не должны. Вот у нас некоторых, хоть и палкой бьют, и то плохо учатся».

Интересовались они техникой и жизнью в России, потому что в Афганистане почти ничего нового в технике еще не было, немногие имевшиеся автомобиля принадлежали Аманулле-хану и кое-кому из знати.

Об учебе в лицее у меня остались самые хорошие воспоминания, во многом потому, что отношение афганских ребят ко мне, как к русскому, было очень хорошим. Они в беседах со мной часто говорили, что от русских их родина ничего плохого не видела. Об англичанах ребята говорили с ненавистью, как о вечных своих врагах, принесших много горя их родине.

С тех пор прошло много лет, да и запись моих воспоминаний производится почти экспромтом, без подготовки. Поэтому я не рассказал всего, что помню. Например, я забыл сказать о том, как мне поручили во время праздника по случаю переименования лицея «Хабибия» в «Амания» приветствовать эмира Амануллу-хаяа и дали заучить какое-то стихотворное приветствие, в то время для меня совершенно непонятное, почему я его сейчас совсем не помню. Эмир был очень доволен, что его приветствовал в школе русский, на родном его языке. Не сказал я также и о том, что первые, вторые и третьи ученики, кроме бесплатного питания, получали ежемесячные денежные пособия, сколько, я не помню, но с каждым курсом сумма пособия возрастала и в старших классах была довольно значительной. Забыл я также упомянуть, что со второго класса мы изучали английский язык и пушту, а в старших классах многие предметы преподавались на английском языке, и к окончанию лицея некоторые учащиеся хорошо говорили и читали на этом языке. Изучалась и физика, и был прекрасно оборудованный физический кабинет с многочисленными наглядными пособиями.

Вместе с другими лицеистами мне приходилось бывать на дурбарах — приемах, парадах и праздниках. Из них на всю жизнь запомнилась мне «джирга» и празднество в «Баг-и Бабур» по случаю победы над Англией и провозглашения независимости Афганистана. В «Баг-и Бабур» собралось очень много народа, и были представители горных племен, участвовавших в освободительной войне. После торжественной части — выступления эмира Амануллы-хана, встреченного овациями, горцы с подъемом пели песни и танцевали свои племенные танцы. Особенно мне запомнился танец «атан». Красивые, рослые, смуглые, длинноволосые горцы с ружьями становились в большой круг и танцевали, сопровождая пляску пением, выкриками и различными движениями, перебрасывая волосы с одного плеча на другое.
Второй курс лицея я не закончил, так как вместе с отцом выехал из Афганистана на родину. Учебники, по которым я учился, долгое время находились у меня, а затем я их передал одному из сотрудников Востфака САГУ с тем, чтобы они хранились на Востфаке, но о дальнейшей их судьбе я ничего не знаю.

В дальнейшем, после возвращения на родину, я работал некоторое время переводчиком языка фарси в секретариате у помощника уполномоченного Накроминдела в Ташкенте. Полученные мною знания пригодились мне затем при работе в Министерстве связи при Ташкентском отделении ТАСС. Работая, я одновременно усиленно занимался дома, готовясь к поступлению в техникум. „Мне удалось поступить в техникум местного хозяйства, окончив который я получил звание товароведа по хлопковому делу. Однако работать по этой специальности я не захотел. Меня тянуло к любимой с детства радиотехнике. К тому времени я построил приемно-передающую любительскую радиостанцию. Тогда это была одна из немногих в нашей стране и первая в Средней Азии любительская радиостанция. В 1926 г. я поступил на работу в качестве (радиотехника на научно-испытательную станцию филиала научно-исследовательского Института связи и в дальнейшем, хотя и не имел специального образования, работал на должностях радиотехника и инженера.

О нём: Рубченко Юрий Алексеевич, "Сливицкий Константин Константинович – первый радиоразведчик и радиолюбитель Туркестана", 2007, размещена: http://www.uk8aie.pr.uz/index.files/slivithskiy3.htm

Сливицкий Константин Иванович (187?- ноябрь 1942, Ташкент) Выпускник Александровского кадетского корпуса в Петербурге. В 1905- гг - начальник штаба гарнизона крепости Кушки, штабс-капитан. Один из создателей кушкинской искровой радиостанции, в 1917 выборный глава Совдепа, участник Гражданской войны. Вёл радиоразведку и контразведку на Афганистан.С августа 1920 по март 1921 находился с семьёй в Кабуле, затем в качестве дипукрьера в Уполнаркомотделе (Ташкент). Умер от кровоизлияния в мозг.Тело погребено на Боткинском кладбище в Ташкенте.
О нём: сб. документов, ”Победа Октябрьской революции в Узбекистане”, ”Установление Советской власти в Узбекистане”, 1963. Воспоминания Демьянова В.К. (в Кушке с 1907 года), рукопись (?).

О нём: Рубченко Юрий Алексеевич, "Сливицкий Константин Константинович – первый радиоразведчик и радиолюбитель Туркестана", 2007, размещена: http://www.uk8aie.pr.uz/index.files/slivithskiy3.htm

Тарзи, Махмуд-бек Mahmūd Bēg Tarzī (1865, Газни - 22. 11. 1933, Стамбул, Турция) (Pashto: محمود طرزي, Persian: محمود بیگ طرزی) — поэт-просветитель, историк, публицист, министр иностранных дел Афганистана (1919-1922; 1924-1927); один из идеологов младоафганцев и основоположник афганской журналистики.

О нём: биографич. справка http://en.wikipedia.org/wiki/Mahmud_Tarzi(англ.); биография Тарзи на персональном сайте, посвящённом его памяти http://www.mahmudtarzi.com/MahmudTarzi/Biography.asp(англ.); о семье Тарзи -http://en.wikipedia.org/wiki/Tarzi(англ.).

Абдул Вахаб Хан Тарзи [Abdul Wahab Khan Tarzi] (р. ноябрь 1903, Дамаск) государственный деятель Афганистана. Получил образование в лицее "Хабибия" и в Оксфордском университете. С 1925 до 1928, он служил Генеральным директором Службы Протокола при МИД. В 1928, Абдул Вахаб Т. назначен министром иностранных дел. 26 января 1928 возведён в офицерскую степень ордена Почётного Легиона Французской Республики. Позднее, был профессором ряда Уничерситетов Туурции, главным образом в Стамбульского Университета с 1939 до 1952.

О нём: http://en.wikipedia.org/wiki/Abdul_Wahab_Khan_Tarzi