БУРАВЦЕВ Павел Анатольевич [12.09.1966, Ставрополь — 22. 11. 1985, Зардевское ущелье, уезд Бахарак, провинция Бадахшан, Афганистан], фельдшер, мл. сержант, командир отд. погранзаставы КСАПО ПУ КГБ СССР (нач. заставы капитан В. Н. Рослов, погиб в том же бою, зам. нач. капитан Анат. Ал-ров. Наумов, погиб в том же бою), Панфиловский отряд КВПО. Мать: Наталья Пантелеевна (Павловна ?) Буравцева, братья: Николай, офицер ВС СССР, летом 1985 присвоено воинское звание "старший лейтенант", Андрей. Окончил Ставропольское медицинское училище, увлекался альпинизмом, стрелковым спортом. В Вооруженные Силы СССР призван Ставропольским РВК — 23.04.1984 г., В ДРА — в/ч 9878, ОВГ Восточного пограничного округа [ОВГр ВПО Ишкашим], Зардев. В боевых операциях проявил себя храбрым и решительным воином. 22.11.1985 г. погиб в бою с бандами Халиля и Башира из сил М. Юнуса в Зардевском ущелье у кишлака Афридж в горном массиве Дарайи-Калат в числе 19-ти бойцов-пограничников. За мужество и отвагу награжден орденом Красной Звезды (посмертно). Тело погребено в г. Ставрополе. В феврале 1990 в издательстве «Профиздат» вышла брошюра с его письмами к любимой девушке, текстовой скан которой размещён ниже и позднее снят документальный фильм.
Мой сын Павел Анатольевич Буравцев прожил на свете очень мало — всего 19 лет. В ноябре 1985 года он погиб при выполнении интернационального долга в Афганистане. Эта книга составлена из писем Паши к его любимой девушке Гале. Паша часто говорил: «Жену я буду выбирать только в походах, там человека сразу видно, его трудолюбие, честность, надежность». Так и получилось. Увидел он Галину в походе на Марухский перевал 2—9 мая 1984 года и влюбился с первого взгляда. Галя моложе его на 2 года, он очень огорчался: «Ну почему она такая молодая?» Эта любовь многое изменила в его жизни. Каждый день они виделись, значит, он уже не мог полностью отдавать свое свободное время друзьям. Но чтобы быть и с друзьями и со своим любимым увлечением — альпинизмом, он стал приучать Галину к этому виду спорта. Каждое воскресенье они ходили на тренировки к Немецкому мосту. Раньше они ходили всей группой, теперь к ним присоединились Галя со своей подругой Зухрой. Он не мог нарадоваться, что Галя оказалась очень способной ученицей — ловкой, выносливой, терпеливой.
Галя — миловидная девушка, небольшого роста, стройненькая. У нее все внутри, молчаливая, не хохотушка, как это свойственно ее возрасту. Паша, наоборот, никогда не умолкал. Ему было иногда невдомек, почему Галя вдруг замолкала. Это у него вызывало беспокойство: может, он что-то сделал не так и она обиделась?..
Ему не терпелось поделиться своей радостью с нами. Привел он ее к нам на день своего рождения, когда отмечали восемнадцатилетие, 12 сентября. За день до этого он отметил свой праздник в однодневном походе с друзьями. Гали там не было, она уезжала домой в Благодарное. А в этот день в доме у нас собрались родственники. Понятно, Галя очень смущалась, ведь это были, по существу, смотрины. Сидели они на краю стола, рука в руке, притихшие. Галя нам сразу всем понравилась. Наверное, это передалось ребятам, к концу вечера они чуть развеселились. Когда Паша проводил Галю в общежитие, пришел домой, то первый вопрос: «Ну, как?» Мы хором сказали: «Хорошая девчонка».
И вот подошел день проводов в армию. Как я не хотела их делать! Парализованная мать, на душе тоска, где взять силы на добычу продуктов, приготовление, сборы родственников. Паша меня ободрил: «Родственников я беру на себя, а приготовят все девчонки, знаешь, как Галка хорошо готовит!» И правда, Галя со своей Зухрой все сделали. Проводы были веселые. Было столько народу... — все Пашины друзья, приятели, знакомые.
Вот и все. Не знаю, было ли у него или у Гали предчувствие большой беды, но у меня было. Описать это нельзя. Это как предчувствие землетрясения у животных. Беспокойство, тоска и безысходность. Была потребность что-то предпринять, но как — внутри ничего не подсказывало...
Еще с детства Паша мечтал служить на границе, в горах. Всю свою сознательную жизнь готовил себя к такой трудной службе. Стал альпинистом, прыгал с парашютом, тренировался в стрельбе. Ежегодно с туристами Ставрополя уходил на Марухский перевал, по местам боевой славы защитников Кавказа, каждый раз проверяя себя в трудностях похода. И как пригодились ему эти тренировки, когда он служил на горной заставе!
Вскоре в числе добровольцев-пограничников он был направлен в Афганистан. Мы об этом конечно же не знали... Я пыталась все узнать о том дне у его товарищей... Но мало что узнала... Был получен приказ сменить точку, и наши ребята, взяв с собой оружие и снаряжение, пошли в горы. А их уже поджидали душманы... Четыре часа длился бой, четыре часа ребята пробивались, но силы были неравны.
В этом бою Павел в первую очередь думал не о себе. Он — фельдшер, нужно было отстреливаться и помогать раненым. Под прикрытием огня товарищей перевязал раненого командира, затем и сам был ранен. Пуля не пощадила Пашу...
Вот такая история. За этот бой Павлик посмертно был награжден орденом Красной Звезды. В 1987 году школа № 64 в Ставрополе, в которой Паша учился, стала носить его имя. В школе есть стенд, рассказывающий о нем, и мемориальная доска... В этой школе пионерский отряд 4 «а» класса борется за право носить его имя. Аналогичные пионерские отряды есть еще в четырех школах города, по улицам ходит автобус имени Павла Буравцева, сделанный из металлолома, собранного пионерами 64-й школы. На нашем доме — мемориальная доска. Комсомольские организации медицинского училища и «Скорой помощи», где он работал до службы, носят его имя...
Память о нем живет, ребята его помнят и любят, часто приходят к нам... Только материнскому сердцу нет утешения... Читаю его письма и плачу... Галя согласилась передать письма Паши для публикации... Мы делаем это ради памяти о нем. Пусть люди узнают о добром сердце его, о светлой, отзывчивой душе, о веселом характере... Он был большим жизнелюбом и однолюбом... Сегодня наши наконец-то вернулись домой. Счастье для матерей!.. А Пашеньки нет среди них, и слез своих мы не выплачем.
Здравствуй, моя милая, моя дорогая, моя любимая Галинка! Наконец закончился почти наш путь. Только что вышли из вагона. Но это еще не конец, еще ехать до города Ош, а от него на машине в горы. Рисунок, что я тебе нарисовал, был постоянной панорамой из окна вагона. На нем показаны захоронения мусульман, какого народа, я так и не понял. Но это все позади. Пейзажи, конечно, были изумительными и новыми для меня: постоянно виднелись лачуги местных жителей, старики в чалме, в халатах, как «басмачи», и все на ишаках. Большие степи маков, мутных рек, чумазых ребятишек и женщин в полосатых штанах и халатах с одной прорезью для глаз. Все это, моя Галинка, я видел и:* окна вагона. Под Самаркандом временами стали показываться горные хребты со снежными вершинами. И я подумал, что ты скоро тоже уйдешь в горы и сможешь прочитать мое письмо только после 10 мая, когда вернешься. А я тем временем, наверное, доеду до места, получу форму и все снаряжение и буду учиться защищать свою Родину и, конечно, тебя. Да, где ты сейчас, моя любимая, далеко, далеко за многие сотни километров. И все равно наша любовь соединена тонкой ниткой письма, и эту нить не порвать никому. Я очень скучаю по тебе и по-прежнему тебя сильно люблю, очень хочется услышать твой голос, хотя бы получить твое драгоценное письмо. Но когда оно придет, я не знаю, наверное, нескоро, потому что я нахожусь у «черта на рогах». Когда мы уедем отсюда, я не знаю, обещали завтра вечером. Вот такие дела. До свиданья, моя милая, моя любимая Галинка. Твой оловянный солдатик.
Пусть ветры гудят, Пусть бушует зима и вьюга, Пусть люди забудут про нас, Но мы не забудем друг друга.
Помню тебя, когда вечер наступит, Тихо взойдет золотая луна. Помню тебя, когда утром проснулся, И помнить буду везде и всегда!
Прости меня, моя дорогая, очень неудобно писать.
* Во всех письмах сохранены орфография и пунктуация оригинала. — Ред.
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галя! Поздравляю тебя с праздником 1 Мая! Желаю всего наилучшего в твоей жизни. Нас сейчас повели сдавать кровь, и я выкроил минутку, чтобы написать тебе словцо. До свидания, моя единственная! Твой оловянный солдатик.
Письмо третье [5 мая 1985 г.]
Здравствуй, моя любимая, моя милая, моя единственная Галинка! Вот, наконец, мы добрались до части. Она находится в каком-то городке, вокруг располагаются горы, чуть-чуть выше, чем в Нижнем Архызе, только ледники без леса. Привезли нас 1 Мая. Шел дождь. Нам выдали форму, вымыли в бане. А сегодня 2 мая, вы, наверное, все собрались на Комсомольской горке, чтобы ехать на Марухиаду, а мы с криком «Подъем!» быстро оделись и выскочили на улицу. «Да, — подумал я, — люди поехали отдыхать, а я здесь — черт-те где...» Вот такие мои дела. Говорят, что через 10 дней нас повезут выше в горы, а пока мы сидим здесь. Извини, моя милая, писать больше не могу, уже кончается мое время. До свиданья, моя любимая. Целую. Твой оловянный солдатик.
Письмо четвёртое [6 мая 1985 г.]
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галочка! Сегодня 6 мая. У нас небольшой перерыв. Я сижу на скамейке, и на коленях у меня моя зеленая фуражка, а на фуражке лежит чистый лист бумаги, который постепенно заполняется моим посланием к тебе.
Служба у меня проходит все еще там, на карантине, но скоро нас повезут еще выше в горы. А ты сейчас где-нибудь в Марухской долине. Да, это очень далеко-далеко, но что интересно, мы все равно вместе: ты, моя милая, в горах, и я тоже, только на Памире. И все равно мы вместе, у меня есть твоя фотография, и я всегда смотрю на тебя, и мне всегда хочется с тобой поговорить: ты прекрасна, но почему-то грустишь, и мне кажется, что ты так и будешь грустить два года.
Галчонок, ты извини, пишу перерывами, тут спокойно не посидишь: то построение, то физчас, то уборка территории, и только временами бывают перерывы. Самое сладкое слово для меня в этой жизни — это отбой, потому что после этого слова (приказа) ты не бегаешь, как угорелый, а самое главное — я могу увидеться с тобой, да, да, ты не смейся. Во сне начинается совершенно другая жизнь — жизнь на гражданке, наша с тобой жизнь.
Когда я засыпаю, я как бы прихожу к тебе, а ты идешь ко мне, и мы вместе идем с тобой гулять, путешествуем по лесам, по горам, иногда ссоримся, но тут же миримся, и так всю ночь. Но потом вдруг все исчезает и под громкий крик: «Подъем!» все вскакивают, начинают натягивать штаны, наматывать портянки и другие вещи. Сейчас меня опять перебили, опять построение... и поставили в наряд на кухню. Потому что не успел намотать портянки и сунул их за пазуху, а старшина узрел.
Вот так мы и живем, постепенно привыкаем к армейской жизни. Но нам говорят, что это еще цветочки, скоро нас будут поднимать еще выше, я уже тебе писал, что поедем выше в горы, где-то около 5 тысяч метров над уровнем моря. Да, это вам не Кавказ. Пока мы еще вместе с Геной Комаровым и с другими фельдшерами из Краснодарского края. Мы часто вспоминаем, как вы там живете. Как поживают наши новобранцы, наверное, говорят, что когда же в армию, и умирают от безделья. Ничего, скоро и им придется топать сапогами. Ну извини, мне скоро уже идти на кухню. Передавай привет всем девочкам и мальчикам, скоро напишу мой адрес. До свиданья, моя любимая Галинка. Твой оловянный солдатик. Извини меня, что не могу написать хорошо.
Здравствуй, моя любимая, моя единственная Галинка! Поздравляю тебя с 9 Мая (правда, открытка с 1 Мая, извини, у меня другой нет). Пусть у тебя все будет так, как ты думаешь и как хочешь. Посылаю тебе адрес. Напиши мне одно письмо по этому адресу и жди моего ответа. Пока я не напишу, мне письма не пиши. До свиданья, моя единственная. Твой оловянный солдатик.
Письмо шестое [9 мая 1985 г.]
Здравствуй, моя милая, моя единственная, моя хорошая Галинка! Сегодня большой праздник для всего человечества — это 9 Мая. Разгром немецко-фашистского авангарда. Но самое главное, этот праздник очень дорог для нас с тобой. Уже прошел ровно год нашей с тобой любви, нашей жизни и взаимности. Вчера вечером ты, наверное, думала обо мне, сидя у костра или возле речки, посматривая на блеск воды и всматриваясь в небо, ища наши с тобой созвездия, нашей любви венец.
Потом ты долго думала и вспоминала, а я стоял на плацу и выбивал сапогами 1, 2, 3, тоже думал о тебе, вспоминая все, и с мыслью, что мы в это время думаем друг о друге, и на сердце становится теплей, и еще какое-то чувство, которое невозможно объяснить.
Сегодня был парад в нашем поселке, была демонстрация, а нас, молодых, поставили в оцепление! А вы, наверное, тряслись в автобусе, долго упрашивали Шурика, чтобы он сыграл на гитаре, а потом пели песни под тенор Цыганкова и под фальшивый бас «Рюкзака», а потом, устав от суеты, заваливались спать.
Как я соскучился, если бы ты знала, где ты, моя любимая, на другом краю? Где мой любимый городок Ставрополь? Наверное, у вас светит солнце, и щемит сердце весна-красна.
У нас тоже весна, но я ее почему-то не чувствую. Каждый день идут дожди, на вершины садится туман, иногда проглядывает раскаленное горное солнце, обжигая наши зеленые фуражки и погоны. Сейчас нам дали чуть-чуть отдохнуть после парада, и я пишу тебе письмо без отрывов, но также на зеленой фуражке.
Рядом сидят мои друзья, и Гена Комаров тоже пишет письмо, и наши письма скоро вместе пойдут домой, трясясь в пыльных вагонах, наша частичка к вашим сердцам.
Как там ты? Не грусти и не обижайся, письма будут долго лететь к тебе, и твои тоже. Такова судьба наша солдатская, мне — служи, а тебе — жди. Тебе, наверное, в 1000 раз трудней, но ничего, я скоро вернусь.
Я тебе пошлю мой временный адрес, а когда будет постоянный, я не знаю, наверное, после принятия присяги, но напиши пока по временному адресу, может, и дойдет до меня твоя частичка тепла в холодные горы Памира. Как только придет твое письмо, я тебе сразу напишу. Не спеши, подожди моего ответа после твоего письма.
Прости меня, моя Галинка, за мою безграмотность и корявый почерк, хотя я сам в этом виноват, провалял дурака в школе. Но ты, наверное, меня простишь, моя милая. До свиданья, моя единственная и любимая Галинка. Твой оловянный солдатик Пашка.
Письмо седьмое [15 мая 1985 г.]
Здравствуй, моя милая, моя дорогая, моя единственная Галинка! Сегодня у нас славный день. Голубое небо с большими белыми облаками, сильно жжет горное солнце. Но мы весь день то маршировали, то занимались «физкуль-том». И вот наконец небольшой перерыв. Милая Галинка, если бы ты знала, как я по тебе скучаю, но с мыслью, что где-то тебя ждет любимый человек, сразу становится легче и морально и физически.
Как ты там поживаешь, чем занимаешься, как ты там, моя милая? Ты не обижайся, если писем долго не будет, я стараюсь писать, когда есть время. Если бы можно, я бы писал каждый день. Галка, заходишь ли ты к моим предкам? Ты заходи, а то я боюсь, что письма могут не доходить, и вообще, и тебе, и им легче будет.
Галя, тут Гена Комаров попросил меня, чтобы ты узнала адрес Наташки Хитровой. Она сейчас на «скорой», ты ведь знаешь? Только сделай так, чтобы она не знала, для чего, ты сумеешь. А то Генчик мне уши прожужжал. Потом мне напишешь. Милая моя, как хорошо, что ты есть на этом свете и, самое главное, что ты любишь меня, а не кого-нибудь другого. Это чувство всегда будет со мной в течение двух лет и будет моей пищей, воздухом и водой. До свиданья, моя дорогая, пиши по старому адресу, как я говорил в предыдущем письме. До свиданья, твой оловянный солдатик. 715300 Киргизская ССР, Ошская обл. Алайский р-н.
Здравствуй, моя милая, моя единственная, моя любимая Галинка! Сейчас прекрасный день, а точнее, сейчас 2 часа ночи, я заступил в наряд, дежурство по роте (заставе). 11 в этот час прекрасной звездной ночи я и хочу написать тебе письмо. Звезды здесь такие, как и у нас в Ставрополе, такая же луна и такое же небо. Иногда кажется, что ты никуда не уезжал, а просто находишься недалеко от г. Ставрополя. А ты, наверное, сейчас мурлыкаешь во сне, может быть, и разговариваешь со мной, а может, просто ты сейчас спишь, как и миллионы людей. Я мысленно сейчас нахожусь в нашем городе, иду куда-то по темным улицам, по пустынным дорогам и тротуарам. Рядом идешь и ты, молча, но уверенно, мимо нас иногда проскакивают сонная «скорая помощь» или милиция, а мы идем.
Это небольшая моя мечта этим вечером, и мне просто захотелось тебе ее передать. Сейчас у меня целая ночь, чтобы тебе написать, и потому я торопиться не буду. Я все так же нахожусь на старом месте, ничем серьезным не занимаемся, проходим акклиматизацию.
Когда повезут нас, нам тоже не говорят.
Я очень соскучился по дому, особенно по тебе, а еще, особенно, по. твоему письму. И почему их так долго нет? Иногда я злюсь, почему письма возят на поездах, а на самолетах? Просто тревожно на душе, когда нет весточки из родного края. Но меня вдохновляет, что ты можешь читать мои письма, что они смогли донести мое сердце до твоего. Сильной разлуки я почему-то не ощущаю, наверное, просто внушил себе.
Сейчас решил не решенный на гражданке наш вопрос, а точнее, занялся силой воли: бросил курить, так как я тебе давно обещал. Но вот уже мой листок, кажется, начинает заканчиваться, и надо поменьше философствовать.
Милая моя! Передай привет всем, кого увидишь и кого знали, не забудь выполнить Геночкину просьбу, пиши все по тому же адресу, как я тебе сказал в предыдущем письме. До свиданья, моя милая, моя единственная. Твой оловянный солдатик! 715300, Киргизская ССР, Ошская обл. Алайский р-н. Рядовому Буравцеву.
Письмо девятое [4 июня 1985 г.]
Здравствуй, моя милая, моя единственная Галинка! Сегодня у нас жаркий день. Солнце жжет что есть силы, впивая свои раскаленные когти в зеленые фуражки. Но жару вдруг как рукой сняло, когда мне принесли 2 письма, самые дорогие письма.
Спасибо тебе, Галчонок, что письма пишешь часто, не забываешь своего солдатика. А мы, солдатики, тащим свою службу потихоньку, не спешим. Потому что спеши не спеши, а служить два года, и никуда не денешься от этого. Весь день мы маршируем или занимаемся физкультурой. Находимся мы еще на старом месте, на том же самом карантине. Обещали на этой неделе поднять, но еще не приехала медицинская комиссия, и неизвестно, когда приедет. А так у меня все. хорошо, только очень по тебе скучаю и много думаю о тебе. Свое обещание «бросить курить» я выполнил, уже не курю целый месяц и почему-то не тянет, потому что обещал тебе.
Милая, ты будь внимательна, чтобы больше случая с отравлением не было и, когда поедешь в альплагерь, будь внимательна в горах и напиши мне адрес альплагеря. Также напиши мне содержание фильма («Пришло время любить»).
Галина, ты не скучай и не переживай за меня и не вздумай считать дни. Лучше не думай о разлуке, и тебе будет легче. А за стихи тебе спасибо, только мне чуть-чуть завидно, что не я их написал, а кто-то другой. Но я люблю тебя все равно сильнее, потому что ты любишь меня. А то, что тебя любят другие, это не удивительно, потому что прекраснее тебя я еще никогда не встречал и больше не встречу.
Я часто всматриваюсь в пустынные горы, в звездное небо, на уходящее солнце, которое уходит с востока на запад, на родной запад. И я мечтаю, что скоро мы вместе с тобой пойдем в горы, и будем свободны и счастливы, и больше никогда не будем разлучаться с тобой, только всегда вместе. Это я тебе обещаю.
Сейчас подошел Генка Комаров, передает большой привет и большое спасибо за адрес. Он меня хоть чуть-чуть утешает, потому что мы часто вспоминаем наш родной край. Сегодня нам удалось сфотографироваться. Кое-как нашли деньги, купили пленку. У одного старослужащего был фотоаппарат, и я надеюсь, что ты в скором времени сможешь получить мою фотографию. Извини меня, моя любимая, что заканчиваю свое письмо и наделал много ошибок. Не поминай лихом, пиши побольше, как пишешь сейчас. Напиши про судьбу пацанов и про поход. До свиданья, моя дорогая, моя единственная на всем этом свете.
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галинка! Сегодня получил два письма от тебя, два счастья в солдатской жизни. Самое родное, самое дорогое из дальних мест. У меня опять появилась возможность поговорить с тобой и узнать, как ты там без меня. А как живу я, родная, да все по-прежнему. Сегодня у нас началась учебка: все — по расписанию, все — по уставу. Полдня бегали, занимались физкультурой, а сейчас занимаемся муштрой и, наверно, до самого обеда. А я сегодня в наряде на кухне, занимаюсь мытьем на кухне посуды и заплывами на полах. Правда, я считаю себя более счастливым, чем мои однополчане, потому что у нас сейчас перерыв до обеда, и я могу спокойно посидеть подальше от начальства, смотреть на зеленые горы и думать о тебе.
О тебе, моя милая, я думаю постоянно. И когда мне трудно, и когда мне грустно, и когда весело, и когда сплю. И эта мысль никогда не будет покидать меня, потому что я люблю тебя, люблю и буду любить. А эти два года мне кажутся испытанием наших чувств и закреплением наших с тобой характеров и любви. Да, моя милая, я уже солдат, мне даже еще не верится, но это так. И меня иногда вдохновляет и радует, что я солдат, русский солдат, что мне оказаны честь и доверие охранять спокойствие моей Родины, моей матери, моего города, а самое главное, моей любимой, чтобы вы могли спокойно спать и видеть сладкие сны, чтобы пели птицы над твоим окном, чтобы светило солнце, шумели листья и шелестела трава, чтобы не охватило все это пламенем огня, чтобы не почернело небо от гари пороха. И потому я здесь за сотни, тысячи километров, и ты это хорошо понимаешь, и мне легче служить, потому что ты меня любишь. А мне от жизни больше ничего и не надо.
Любимая, я рад, что у тебя все хорошо, что ты меня любишь и ждешь. А я как ты пишешь, смирился, я даже не пойму, с чего ты это взяла, неужели ты думаешь, что я это смогу? Просто я внушил себе, что с каждой минутой и с каждой секундой, с каждым часом, с каждым днем приближается кончина нашей разлуки, и что по крупице, как песочные часы, она закончится и мне представится самое счастливое время, счастливей даже не представить, когда мы будем вместе и никогда не расстанемся. Иногда на вечерней поверке я долго смотрю на ночное небо, на тоскливую луну и далекие звезды и даже забываю, что я далеко от дома.
Ну, извини меня, пора заканчивать письмо. Пиши почаще, и я тоже буду стараться писать чаще, и мечты наши с тобой сбудутся, и мы навеки будем вместе, ведь мы этого хотим, мы любим друг друга и не можем жить иначе, мы созданы друг для друга, так захотелось природе и нам с тобой. До свиданья. Твой оловянный солдатик Пашка.
Здравствуй, моя милая, любимая Галочка! С огромным приветом к тебе я с Памира, пограничных войск, твой Пашка. Уже прошло почти месяца полтора, а мы все сидим на старом месте, правда, обещали 11 числа нас поднять, но не знаю, что из этого выйдет. Пока только прошли медкомиссию, меня пропустили и Гену тоже, теперь ждем отправку и никак не дождемся. Сегодня у нас выходной, а вчера был банный день. Нас водили на горную речку, чтобы постирать обмундирование. На это всего дали 3 часа. Была очень хорошая погода, временами я даже забывался, что я в армии, такое состояние было, что я в нормальном гражданском походе. Кругом горы, светит солнце, пасутся коровы, пахнет навозом и снегом, как в Архызе.
Спасибо тебе, милая, что ты меня не забываешь. Я не могу жить без тебя. Мне, кроме тебя, никого и ничего не надо, твоя любовь будет вдохновением на трудности, и я только тобой и живу. И вся солдатская служба пройдет хорошо, и я буду служить так, чтобы не было стыдно за меня. Спасибо тебе также, что не забыла поздравить меня с праздником, Днем пограничника, потому что для нас этот праздник прошел, как в будни, только в столовой выдали печенье, а весь праздник за нас отпраздновали офицеры. Ты не беспокойся, дорогая, здесь ничего опасного нет, и не слушай, что тебе рассказывают. В большинстве все преувеличивают. Если не быть дураком, то можно выжить везде. Так что не беспокойся, вернусь я живым, здоровым и выносливее, чем был, ведь мы — пограничные войска: любому врагу дадим отпор.
Галинка, как хорошо, что ты есть на этом свете, ты даже не представляешь, у меня такое чувство, что ты мне нужна больше, чем воздух и вода. Постоянно думаю только о доме и о тебе и никогда не устану думать о тебе, моя милая. Галка, а что Марина передала привет только мне? Почему ты не сказала, что мы вместе с Геной Комаровым? Так что теперь, когда будешь встречать, передавай большой привет от нас, также передавай привет Зухре, Ольге и остальным девчонкам.
Галочка, скоро придет письмо к моим родителям, я им выслал пленку, и они должны сделать фотографии, ты зайди и возьми мою фотку. Потому что здесь мы фотографии сделать не смогли, и я кадры отослал домой. Милая, я даже не знаю, какой написать тебе адрес: или новый, или старый. Напишу, наверное, новый — все-таки должны нас отправить: 736600 Таджикская ССР ГБАО.
А если твои письма придут, а нас уже увезут, не расстраивайся, их тоже отправят вслед за нами. Не забудь написать свой домашний адрес, а то я его не помню и книжку записную потерял, а также адрес альплагеря. До свиданья, моя дорогая, моя единственная на всем этом свете. Спи спокойно, мы вас защитим. Твой оловянный солдатик ПВ.
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галинка! Горячий поцелуй и привет тебе с Памирских гор. Вот прошло уже два месяца моей службы, пошел третий месяц. От тебя уже давно не было писем, и поэтому настроение плохое. Сегодня у тебя, наверное, был последний экзамен, и ты, наверное, сдала его на «5», а вечером собираешься ехать домой, и поэтому я еще больше огорчен, что не помню твой домашний адрес, и боюсь, что мое письмо до тебя не дойдет. Служба моя потихоньку тянется, но очень хочется, чтобы катилась. Мы все время пропадаем на полигоне. Бегаем с автоматами и другим снаряжением, ползаем по-пластунски, роем окопы, дышим и даже поем в противогазах. Конечно, очень трудно и утомительно, но я креплюсь. Иногда, когда ползем по камням, грудь сдавливают твои письма, и становится еще тоскливей на душе, и злее начинаешь ползти и быстрее, не обращая внимание на боли от острых камней.
Родная, если бы ты знала, как я скучаю и тоскую по тебе. И когда лезут Дурные мысли, что я тебя больше никогда не увижу и что ты меня забудешь в долгой разлуке, то всегда стараюсь выбросить из головы эту глупую мысль. Больше, конечно, думаю о нашей встрече с тобой в далеком будущем.
Всегда кажется, что я пишу тебе мало или не то, что нужно. Писатель из меня плохой, а в душе у меня все накапливаются чувства, которые я хочу изложить тебе письменно, но не получается. Особенно трудно становится во сне, когда мы с тобой встречаемся, а наутро приходится расставаться. Это для меня самое большое испытание и пытка. Сейчас мы учимся пограничной тактике, из нас, с помощью «муштры», выбивают все и закладывают то, что нужно для пограничника. Конечно, служба нам досталась, что не поешь. И я стал понимать, как легко было на гражданке, в горных походах ив альплагере, когда ты был свободен, как горный орел, и рядом была ты, моя соколица. Как было хорошо! А теперь ты «барбос» с ошейником, на плечах погоны, с автоматом, и никакой свободы совершенно.
Галчонок, я послал домой еще фотографии, на снимке мой друг Крыгин Толик, сам он из Курска, я тебе писал стихи, которые он сочинил.
Галчонок, ты должна зайти к моим предкам и забрать фотографии. Высылать фотографии на твой адрес я не стал рисковать, потому что ты, наверное, уже уедешь на каникулы, да к тому же собираешься в скором времени в альплагерь.
Галчонок, не забывай меня, ведь я тебя только люблю на этом свете и тобой живу. Жди меня, я скоро вернусь к тебе, ты знай, Твой оловянный солдатик.
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галинка! Большой привет тебе с Памирских гор от твоего любимого солдата. Галчонок, сегодня у меня знаменательный день, сегодня 30.06.85 г. я присягнул перед Родиной с автоматом в руках, перед Красным Знаменем части. Да, сегодня наша учебка приняла присягу, теперь мы стали полноправными воинами и ответственными перед Родиной. Этот день, как многие дни, когда принимается присяга, делается выходным днем, но этот день и без всяких, сам по себе, выходной. А мне повезло вдвойне, я заступил в наряд и вместо того, чтоб идти со всеми в кино, я принимаюсь за уборку туалета. Но вот я закончил убирать, и кино кончилось.
Вчера получил от тебя два письма и одно из дома от двоюродной сестры. Они не сразу попали ко мне, а сначала попали в автороту из-за неправильного кода, надо писать не «V», а «VII». Спасибо сержанту, который их случайно взял. Я, конечно, не успокоился, боюсь, что много писем, которые ты мне выслала, будут попадать туда, а не ко мне, но я надеюсь, что они все попадут ко мне.
Спасибо тебе, милая, что ты достала адрес _этих «обормотов», а то они и в ус не дуют, чтобы меня разыскать.
Теперь я напишу этим «шурупам»*, как живут погранцы (огурцы)... Конечно, им очень хорошо, что они попали вместе. Но, а мы, как я загадывал, попали с Геной Комаровым. Ты, наверное, помнишь, когда мы шли вечером и я загадывал, где я буду служить и с кем? Так и вышло — я на Памире, в самом высокогорном отряде и, конечно, -вместе с Геной. Это очень хорошо, что мы попали вместе, потому что друг всегда остается другом, к тому же я нашел новых друзей.
А ты, милая, когда передаешь приветы, не забудь писать и про Гену. Он, правда, всегда передает тебе привет, когда я пишу тебе письмо, но я иногда забываю тебе его писать.
Галчонок, мне что-то непонятно с альплагерем. Ты что, не собираешься туда ехать или не можешь? Ты постарайся съездить, не пожалеешь. Узнаешь много нового, увидишь много интересного, познакомишься с новыми интересными людьми. У нас тут на складе много горного снаряжения, предназначенного для стрелков застав и Афганистана, и я думаю, что мои знания по горной технике пригодятся в моей дальнейшей службе.
Постоянно, когда мы выходим на тактические занятия, я вглядываюсь в реденькую травку, которая растет. Желтый цветок и пучок травы на один кв. километр. И ты, может, догадалась, что я хочу найти эдельвейс, горный цветок — символ верности и любви. Есть такое по-верие в народе, что если парень подарит любимой девушке эдельвейс, значит, он любит ее по-настоящему, до гробовой доски. И я обязательно найду его для тебя, обязательно, ведь я тебя так сильно люблю. Ты — моя богиня, вдохновляешь меня на подвиги и трудности.
Да, моя милая, любимая, я тоже вспомнил тот день, когда я пришел в черном костюме, чтобы больше огорчить тебя. Ведь мне всю жизнь не везло ни в чем. И первое везение — это, когда встретил тебя. Ты изменила всю мою жизнь и не дала мне спуститься по наклонной плоскости. Да, я тоже вспомнил тех чумазых солдат, которым мы уступили дорогу и провожали их взглядом. А еще сказал, что скоро я тоже так буду топать. А ты говорила: «Когда это будет?» Но теперь это уже не сон, а на самом деле. До свиданья, моя единственная, моя любовь.
Твой оловянный солдат Пашка.
* - традиционное наименование военнослужащих 40-ой армии в пограничной среде. [примеч. baKtria]
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галинка! С большим приветом и ласковым поцелуем с Памирских гор к тебе. Вчера получил твое письмо и очень обрадовался. Из твоего письма я узнал, что ты только начала получать мургабские письма, но это не так уж страшно, потому что здесь были случаи, что письма приходили через 12 месяцев. А мне везет — получаю почти каждую неделю. Я уже так привык, что когда приходит партия писем, то обязательно должны быть твои письма. У тебя все хорошо, скоро уедешь в альплагерь, а могли б ехать вместе. Рюкзак можешь не брать, там все дадут, а брать тебе нужно теплые вещи, комбинезон и др., также возьми веревку капроновую 4 мм, где-то в этих размерах, прочный шнурок м. 5, также ниток с иглами, а остальное написано в путевке, также денег.
Не забудь передать большой привет незнакомому поэту. Когда будешь писать ему письмо, скажи, что стихи мне понравились. Все стихи, которые я слышу и мне нравятся, я записываю в книжку, уже скопилось небольшое количество. Также передай Коробейникову Сашке привет.
А насчет Афганистана, если он просится, то его вряд ли возьмут, туда желающих и без него много. Кто оттуда возвращается, тот потом обеспечивает свою дальнейшую жизнь. Так что это очень выгодно, если, конечно, оттуда вернется, ведь там иногда стреляют. А вообще, армия — хорошая школа, которую заочно не пройдешь, но два года это слишком много, хватило бы всего года, чтобы всему научиться.
По идее это так: 1 год службы ты учишься, а 2-й — держат, как живую силу, на всякий случай. Теперь ты можешь понять, каково состояние солдата.
Сейчас на душе чуть-чуть побаливает, даже не знаю почему. Наверное, потому, что думаю о тебе. Даже не знаю, что делать и чем это исправить, совершенно нечем. Но у тебя, наверное, настроение не лучше и, самое главное, что ничего невозможно сделать. Ты права, чем длиннее разлука, тем сильнее сжимается сердце в груди и испытываешь какое-то беспокойство и слабость. Но чем больше и шире шаги разлуки, тем шире шаги нашей встречи с тобой.
Когда наступает вечер, я с облегчением вздыхаю, наконец-то еще один день прошел, а утром, еще один день .надо прожить. Но надо избавляться от этих мыслей, на-. до стараться не думать о разлуке, и тогда будет легче.
Я тоже, моя родная, не знаю, что такое разлука, особенно с любимым человеком. В далеком краю, у «черта на рогах», начинаешь вспоминать каждую мелочь, каждую крупинку этой жизни на свободе, которую ты так не ценил, хотя понимал. Но понимать и представлять это одно, а испытывать на себе — это очень тяжело.
Я очень скучаю, скучаю по тебе, я скучаю по твоим нежным рукам, ладони которых полыхали, как солнце; пальцы как лепестки роз; твои добрые глаза, с какой-то любовной искоркой; твоя походка, которую я отличу из тысячи других, а твой взгляд, я помню каждое твое движение, разве можно это забыть.
Я скучаю по твоей ласке, ведь иногда так хочется, чтобы хоть кто-нибудь выслушал тебя и мог понять тебя.
Но тебя рядом нет, вокруг такие же парни, которые тоже об этом мечтают. Я каждый раз всматриваюсь в их лица, когда объявляется перерыв, все становятся чуть-чуть замкнутыми, некоторые даже закрывают глаза, летая в своих мыслях, кто-то что-нибудь рассказывает, а рассказы тоже о доме.
Да, все время собираюсь тебя спросить и все время забываю, научилась ты играть на гитаре? По идее, должна уже играть. Когда поешь про себя или слышишь какую-нибудь песню, всегда становится тоскливо на душе и всегда вспоминаешь дом и тебя. До свидания, моя единственная, моя любимая Галинка! Твой оловянный солдатик.
Здравствуй, моя милая, любимая Галинка! Вот пишу тебе письмо с Памирских гор в надежде, что скоро придет твое письмо с Кавказских гор. Вот получил твое письмо, даже два, и пишу тебе ответ. Твои приключения мне очень понравились, прыжки с парашютом, любовные пожелания.
На твою выдумку я не обижаюсь, даже смешно, потому что адрес попросил мой друг, и я ему дал. Он написал этой «девушке» письмо и ждет ответ, а также я ей написал ответ на «ее» письмо. Но все-таки я надеюсь, что такие глупости и еще что-нибудь в этом роде не повторятся, потому что солдатам надо писать только правду. Здесь какое-нибудь неправильное или нехорошее письмо очень может повлиять на душу воина.
Вот три дня тому назад сбежал один солдат, осеннего набора, причину точно не установили, но офицеры сказали, что пришло какое-то письмо, что-то написали о его девушке. И вот он сбежал. И мы каждый день ходили на просечку местности.
Но мне очень понравилось. Мы ходили по долинам, поднимались на гребни гор, где-то около 4-х тысяч метров НУМ (над уровнем моря. — Ред.). И так три дня. Должны были идти в ночную засаду, но его уже поймали. Ему очень повезло, дезертирство ему не приписали, не хватило нескольких часов. Вот видишь, какие дела творятся из-за писем.
Но у меня все по-старому: тактика и огневая с перерывами между «боями», можно немного подумать о тебе, вспомнить наши встречи, ссоры и радости, гулянье под луной, которая нам освещала в темную ночь, сиянье звезд, колыханье листьев, трещанье сверчков, уханье филинов. Все это я стараюсь удержать в своей памяти, не «расплескать», как воду в жаркой пустыне. Все это режет душу, особенно когда трудно. Но солдату не должно быть трудно, все тренировки направлены не на достижение физической силы, а на силу воли, чтобы солдат смог владеть своей волей, свершать все, что от него требуется.
Вот уже прошло 8 дней, как ты в альплагере. Мама мне писала, что ты заходила к нам перед отправкой.
Ты, наверное, походила по Комсомольской горке, нагоняя тоску на свою душу, а потом отправилась к маме, чтобы что-нибудь узнать обо мне. Но, самое главное, что ты так и не догадалась написать мне адрес, но я жду, когда ты мне напишешь оттуда.
Ну вот, почти и все мои дела в армейской жизни. Очень жду твоего письма, самого дорогого и любимого.
До свиданья, моя любовь, спи спокойно, а мы можем и не спать, чтобы все было в порядке с тобой, с Родиной. Твой оловянный солдатик!
(На вкладке конверта: «Галчонок, прости за грязный почерк и ошибки».) [16 июля 1985 г.]
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галя! Вот уже прошло 3 месяца нашей разлуки. Милая Галя, не дождавшись твоего письма, я решил тебе написать. Но я надеюсь, что твое письмо скоро придет.
На этой неделе я получил много писем. От своего брата, от Николая, из дома, от дядьки. И мне прислали много адресов, даже адрес Глухова. Я весь день писал, чтобы ответить на все письма. Моему брату присвоили звание старшего лейтенанта, а брат Николай сейчас на Украине, учится на командира БМП (боевых машин пехоты. — Ред.). Глухов тоже где-то под Ташкентом, я ему написал письмо, но, правда, еще ответа не получил.
У нас тоже все в порядке, сейчас начались жаркие дни, дождей и снега почти не стало. Уже ждем не дождемся, когда кончится «учебка», хотя и не знаем, что будет лучше. Все ползет по-старому и по графику. Кругом пустынные горы Памира и черные вороны, сидящие и галдящие на колючей проволоке, которые очень мерзко кричат. Недавно был в наряде на пекарне, устал, как черт, и ночь не спал.
И поэтому я наконец-то увидел вселенную с Памирских гор. Звезд было масса, я столько звезд еще не видел, летали кометы, двигались спутники, но среди этой массы я искал наше с тобой созвездие. И я наконец-то нашел. Оно было так ярко выражено на черном небе, не так, как в Ставрополе, и опять полезла в душу тоска. В пекарне было очень жарко, работа — не из легких, но почему-то спать не хотелось. На другой день тоже весь день пахали. Но зато на другое утро я еле поднялся, и, как назло, была тактика, я еле выжил. Слабость была такая, что я никогда еще таким не был вялым, но все-таки я держался. А сегодня я снова в наряде — только по роте, и сейчас я могу написать тебе письмо.
Сегодня опять пришли письма, только не от тебя. Пришли письма из дома и еще письмо от Чина. У него все нормально, в увольнение уходит, родители приезжали, письма идут всего 2 дня. Только пишет, что стал лысеть понемногу, ну, я думаю, что это дело поправимое. Также из дома написали, что фотографии готовы, так что тебе надо будет к моим зайти, чтобы забрать карточки, где изображен твой Пашка. Но ты, наверное не успеешь получить это письмо, ты, наверное, уже уедешь в альплагерь, а я так жду твоего письма с адресом, чтобы и туда написать тебе весточку.
Так я слышал, что моя мама собирается выбить пропуск и приехать ко мне? Скажи ей, что это бесполезно: во-первых, здесь закрытая зона, во-вторых, здесь мужчины молодые, здоровые, и то им было плохо. Так что не пробуйте ко мне приезжать, все равно вас сюда не пропустят.
Спасибо, моя милая Галочка, что поздравила мою маму с праздником, ей очень было приятно, а мне — тем более. Я по тебе, милая, очень скучаю, и с каждым днем все сильнее. Иногда такая тоска нагрянет, что из рук все валится, и иногда из-за этого мне попадает.
Стоишь в строю и мечтаешь, а офицер заметит и — «рядовой Буравцев, повторите, что я сказал», а я — глаза в землю. А некоторые стали называть меня «ханжой». Говорят, что любовь не нужна и бесполезна. Но я все равно отстаиваю свою точку зрения. Ведь без любви, мне кажется, невозможна жизнь, ведь только любовь дает право на жизнь, только любовь поднимает солдат в атаку, попирая смерть сапогами, и только ради любви стоит жить, только ради любви.
Я иногда стал задумываться, почему люди такие жестокие и жадные, почему им всегда чего-то не хватает, ведь из-за этой жадности я нахожусь очень далеко от тебя, только из-за этого создана армия, вооруженная и живая сила (солдаты). Если бы люди могли жить в мире, то я бы и никуда не уезжал от тебя, и я просто не могу понять, неужели им нужно столько много. Ненасытные скотины. Ты не подумай, что я тебе жалуюсь, что мне очень трудно, мне трудно, но бывает еще трудней.
Галинка, я посылаю тебе рисунок с видом из окна казармы. Это и есть те пики, которые находятся в Китае, и, иногда смотрю на них, мне становится жутко, и появляется какая-то злость.
До свиданья, моя милая Галинка.
Я пишу из далекого края, Где кончается наша земля, В том краю я тебя вспоминаю, родная! Так проходит солдатская служба моя.
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галинка! С огромным приветом к тебе с Памирских гор от твоего горного стрелка. Наконец получил от тебя письмо, правда, без адреса альплагеря, а ведь сегодня уже восемнадцатое число. И тебе, если мне не изменяет память, надо уже быть на месте. Сегодня ты должна увидеться с прелестями Кавказских гор, вдохнуть чистый горный воздух. Сегодня ты попадешь в другой мир, все для тебя будет неизвестным и незнакомым, и на душе чуть-чуть будет тревожно. Но это все временно, и со временем это все пройдет. У нас обычный солдатский день, они почему-то становятся похожи друг на друга.
Было у нас занятие по огневой подготовке. Это мы опять вышли в «поле» и там стали проводить стрельбы. Стреляли первый раз на 100 м по 3 патрона, но я ведь из автомата не стрелял и поэтому результат показал неотменный, зато — на «удовлетворительно».
А потом стреляли на 400 м по 6 патронов очередями. Надо сделать было 3 очереди и поразить 3 цели, но это я, «слава богу», сделал. И на этом почти наши занятия закончились. Но мне не было и минуты покоя, я все время куда-нибудь «залетал». Успокоился только после отбоя.
Наконец я получил письма от ребят: Догаева и Скомарохина, но, оказывается, что они были там не одни. Глухов, оказывается, был с ними, а потом его перевели в другую часть, где-то рядом, а с ними еще находятся Марченко Виктор и Ариф Гашидов, помнишь, нерусский учился в нашей группе.
Они все учатся на связистов, понемногу жалуются на службу. А чего жаловаться? Часть находится в самом Ташкенте. Граф уже ходил в увольнение. Кругом зелень, яблони растут прямо в части и на учебном поле. Кислород «дыши — не хочу». Вот так они живут.
А сегодня 19-е число. Я все еще пишу тебе письмо, потому что за один день написать не смог. Ведь сколько у меня «свободного времени»! Сегодня опять была огневая подготовка. Только пока мы дошли до места, чуть все не задохлись. У нас сейчас новый офицер, он телом и душой очень похож на Ноздрева, персонажа из «Мертвых душ» Гоголя, Ему командовать только в царской армии.
Вот он и взялся за наше воспитание. Сегодня почти всю дорогу бежали в противогазах, уже под конец стали задыхаться. Проклял тот день, когда я родился... А потом показывает на одну горку и кричит: «На перевале огневая точка противника. Атаковать!» И опять бегом. Я накинул автомат на правое плечо, приклад в живот и — «За Родину». Выполз и тут же лег наизготовку. Сердце бьется, как пулемет, одышка. Я лег на автомат и думаю: «Сейчас помру». Потом мы получили патроны и стали стрелять. Я сделал все, как нужно, первой очередью поразил «пулемет противника», а двумя остальными очередями — «пехоту противника». И за это я получил оценку «отлично». И вообще, я взял зарок: хорошо научиться стрелять. Так что я буду стараться быть хорошим горным стрелком, чтобы тебе не было стыдно за меня.
Сейчас стоит солнечный день, горы все открылись, и поднялись облака. Где-то вдалеке блестит снег на труднодоступных вершинах. И дуют откуда-то с севера ветры, в тонких нитях антенн, поднимается пыль и небольшие завихрения, чем-то похожие на «смерч». Особенно при сильном порыве слышится вой и посвистывание в колючей проволоке и проводах. И так завывает, что за душу берет. В душе становится тревожно и тоскливо, как будто это песня о родном доме, о тебе. И тогда начинаешь вслушиваться в «мелодию» и вспоминать твои глаза, тебя всю, твою любовь, твои ласковые руки и нежные волосы.
Ты решила отпустить длинные волосы, но за два года они вырастут до самых пят, как у «русалки», и я тогда буду носить тебя на руках, ведь сама ты ходить не сможешь, ноги запутаются. Мне длинные волосы нравятся, и ты, наверное, станешь еще прекрасней.
И я огорчен, что это письмо ты не получишь через 20 дней, но что поделаешь. До свиданья, моя любимая, единственная Галинка! Будь осторожна в горах, я тебя прошу, Твой горный стрелок.
Кишлак Мургаб* в горах Памира Я не забуду никогда. Я здесь служу на страже мира, Чтоб были вместе мы всегда. Чтоб вы могли гулять свободно, Работать, танцы посещать, Но никогда не забывайте, Здесь мы затем, чтоб защищать. А защищают те ребята, С кем были вместе вы вчера, С кем ночи напролет гуляли, На танцах вместе танцевали. Короче, ваши же друзья, И вдруг судьба так повернулась, Что надо им Отчизне долг отдать. Но это, право, ненадолго, всего 2 года им служить. Затем вернусь и, как все, начну спокойной жизнью жить.
Здравствуй, моя любимая, моя милая Галинка! С солдатским приветом с Памирских гор от горного стрелка твой Пашка. Как ты там поживаешь, моя альпинисточка зеленоглазая, наверное, уже все вершины Кавказа покорила. Смотри у меня! Вот получил в один день 8 писем. Представляешь себе такую пачку, у всех глаза на лоб вылезли. Также мои дорогие родители прислали мне бандероль, в которой одни сигареты, только непонятно, для чего они мне нужны, ведь курить я бросил, также пришли письма от братьев. Колька служит на Украине, и, как он пишет, все нормально. Но, а мой брат неважно, заболел, сердце стало шалить. Переслали мне фотографии, которые у тебя есть, также фото проводов. Посмотрел я, и стало немного грустно. У всех такие веселые лица, беззаботные, и ты, моя милая, сидишь с краю и грустишь. Как будто одна только ты осознала, что здесь происходит, и только ты одна будешь грустить. Фотографии, конечно, хорошие, но их придется отправить обратно, чтобы их сохранить. А у тебя, Галчонок, есть фотографии, правда? Граф сделал для тебя? А то он вообще обнаглел, говорит, что в ближайшем будущем эти фотографии все равно станут вашими общими и зачем делать на 2 экземпляра больше, зачем лишние хлопоты. Ты напиши, есть ли у тебя такие фотографии или нет?
Ты, когда приедешь, не забудь зайти к моим, я еще прислал кадры, которые надо будет напечатать. Я, конечно, написал тебе письмо в а/л (альплагерь.— Ред.), но очень боюсь, что оно не успеет дойти, и поэтому это письмо я уже посылаю тебе домой. Очень жду твоих писем, в которых ты будешь описывать свои восхождения на труднодоступные вершины. Ты, наверное, в группе самая боевая, но я тоже надеюсь, что твой рюкзак перегружен не был. И на будущее, чтобы ты никогда не перегружалась, ведь ты все-таки девчонка, а не мужик. А то вы иногда любите показать себя сильными перед мужчинами и начинаете набивать свои рюкзаки. В альплагере тебе, наверное, очень понравилось, а когда уезжала, наверное, капали слезы, правда? Ну, а как живу я? Все по-старому. Ты пишешь, что у вас туман да дождь. Как бы я хотел увидеть это, ощутить. Ведь у нас туманов почти нет и дождей тоже. У нас сейчас жара. Вчера на вечерней поверке вышли на плац, смотрим, а вокруг ничего не видно. Я подумал, что туман, а это, оказывается, пыль поднялась, то ли от ветра, то ли еще от чего-нибудь. Я подумал: а когда-то я не любил туманы, всегда чувствовал себя неуютно. А сейчас очень хочется этого неуютства. Уж очень я соскучился по нашей природе. Очень скучаю по тебе, даже не знаю, что делать. Все чаще перебираю складки своей памяти о наших прожитых днях и сколько нам предстоит прожить в разлуке. Гораздо больше, чем мы были вместе. Но надо мужаться и тебе и мне, надо выдержать, и тогда мы будем навек вместе, я тебе обещаю. Жди меня, и я вернусь, только очень жди! Твой навеки, твой солдат! Целую за сотню тысяч км. Пашка.
***
Письмо девятнадцатое [6 августа 1985 г.]
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галинка! С огромным приветом с Памирских гор, твой Пашка.
Вот и произошли изменения в моей службе. Правда, в г. Пржевальск* я не поехал, а мои друзья, наверное, поедут. Кругом здесь горы с прожилками снега, посредине голубое озеро, красивое, как на Кавказе, от берега, где-то метров пять, растет трава и такая густая, что на ней приятно стоять, и чем-то напоминает прошлую жизнь. Сюда меня перебросили в качестве фельдшера, и я постараюсь стать прилежным медиком. Ну вот и все мои дела.
Ну, а как дела идут у тебя, Галчонок? Я надеюсь, что у тебя все хорошо. Очень буду ждать твоих писем, которые, наверное, не скоро дойдут до меня. Твои письма, что придут на Мургаб, мне обязательно перешлют.
Ну, а сейчас настроение у меня подавленное. Когда меняешь место, это всегда так происходит, но потом все становится на свои места. Ну, вот и все мои новости. Пиши, жду, скучаю по тебе, а иначе быть не может, ведь я тебя люблю! Моя единственная, неповторимая.
Твой навеки, солдат Пашка. Извини за ошибки и почерк.
С огромным приветом к тебе с Памира твой Пашка! Вот ты, наверное, скоро получишь письмо с новым адресом, где будет другой номер части и другой адрес. И, наверно, сразу напишешь ответ, но времена меняются, моя милая, и я сейчас нахожусь на старом месте.
На заставе «Озерная» я пробыл целую неделю. Там приходилось лечить и работать. Я очень соскучился по медицине и поэтому делал все, чтобы помочь больным. У меня даже стал появляться небольшой авторитет, а потом вдруг пришел приказ, что мне надо вернуться. Я чуть не прыгал от радости, что я наконец сменю свое место расположения, посмотрю на людей и цветы. На заставе тоже было неплохо, кругом столько снежных вершин, блестящих на солнце. Погода здесь часто менялась и вообще стало уже холодней. Здесь даже бывает туман. Когда смотрел на недоступные вершины, часто вспоминал Кавказ и даже забывался, но эти вершины уже находились на нейтральной зоне. До них не было и километра, но дойти к ним было невозможно. Путь преграждала суровая КСП (контрольно-следовая полоса) — если ты видела по фильмам, специально разрыхленная земля в линию, чтобы оставались следы, а параллельно проходят столбы с колючей проволокой, а к проволоке подключена сигнализация.
Я стоял возле КСП и смотрел, где она кончается. Она уходила куда-то в горы и там терялась из виду, и невольно думалось, ведь вся наша огромная страна опутана колючей проволокой. И даже стало не по себе. Но сейчас меня ждут новые приключения, и я очень этому рад. И самое главное, я думаю, что ты ко мне сможешь приехать, но это, конечно, зависит от тебя. Было бы неплохо, если бы ты договорилась с моей мамой и прилетели бы, хотя бы на день. Это бы был самый счастливый день в моей жизни. Но как ты говорила: «Мечтать не вредно». Так что приходится мечтать Я, Галчонок, получил твое письмо, в котором нашел огромный цветок, который я никогда не видел. Он Очень был похож на эдельвейс. Спасибо тебе, милая, за твой подарок, я все сохраню! Правда, когда я читал твое письмо, я долго перекладывал листы с места на место, но потом, конечно, разобрался и подумал, что ты хочешь предложить новое писание в целях удобства в чтении. Я думаю, что твой эксперимент удачный, но я думаю, что я тоже не отстал. И тебе приходится каждый раз расшифровывать мои письма (шутка).
Ну, вот и все, что я хотел сказать. Пока не пиши, я скоро напишу свой новый адрес. До свиданья, моя дорогая, жду от тебя письма, не забывай своего солдата. Ведь ты для меня все! Твой оловянный солдатик, Пашка.
Здравствуй, моя милая, моя любимая Галинка! Ты, конечно, удивлена, но твой Пашка уже в другой республике. Сегодня мы выехали из Мургаба и покатились на грузовике по горным дорогам Таджикской ССР. Была хорошая погода, светило солнце, горы были в прекрасном состоянии.
Мы постепенно поднимались вверх, а потом с огромной скоростью неслись вниз, виляя на крутых поворотах, а мы — как дрова катались в кузове. В нашей местности (пограничный режим, пограничная зона) даже паршивая «овца» считается пограничной. И у нас все шофера, почти все, из местных жителей, а они — такие лихачи, просто жуть, Все кочки, все колдобины достались нам. Ехали, конечно, быстро, чтобы успеть на поезд (два часа ночи). Виляя по узким долинам, мы постепенно выезжали из долины «смерти».
Вот уже вдали стали показываться 7-тысячники с громадными ледниками, с бездонными трещинами, с вертикальными скалами. Когда мы ехали сюда, я, конечно, не мог определить высоту, а сейчас я даже ужаснулся от таких громад. Проезжали мы и видели из кузова машины озеро Кара-Куль. Оно громадное, как море, и голубое-голубое. Проезжал я возле пика Ленина и пика Коммунизма и других 7-тысячников. Правда, я не смог определить, ведь у нас экскурсий не проводят, но если посмотреть на «карниз», то они стоят на одном уровне, как бы на одном хребте, который во время вулканов поднялся выше всех, и получились такие красивые вершины. Вершины очень красивые, я даже не могу описать тебе, но это очень красиво; трудно на них взойти. Ну ты сама теперь представляешь, ведь ты у меня альпинистка. Постепенно покидая громадные льды и вершины, мы стали проникать в долину «жизни». Постепенно стали показываться маленькие кустики и деревца, и, как только перевалили перевал, сразу «ударили» в лицо запахи трав. Все ниже и ниже спускались мы, и на душе становилось веселее. Я слышал шелест листвы, травы, деревьев. Зеленый цвет так и рябит в глазах.
Вот мы уже и проскочили Гульчу, где я раньше находился, через некоторое время мы проскочили Ош, и постепенно мы стали окунаться в «цивилизацию». Приехав в Андижан, мы сразу же сбросили грязные мундиры, помылись и переоделись в парадную форму, которую нам наконец-то выдали.
И теперь я сижу в вокзальном кресле, смотрю на людей, а они смотрят на меня (когда-то и я так смотрел на солдат). Сейчас мы накупили арбузов, винограда и т. д., но, правда, денег мало, потому что все деньги у прапорщика. Он нас сопровождает, такой маленький старичок, сам таджик, по-русски понимает плохо, но мы с ним находим общий язык. А вообще, он очень смешной, особенно когда злой.
Вот я опять тебе буду писать с дороги, это очень хорошо, к тому же я очень люблю дорогу и путешествия. Особенно в армии, очень хочется куда-нибудь уехать. Но скоро мы будем путешествовать вдвоем. И я привезу тебя сюда, где я раньше нес службу, если, конечно, достанем «мандат», но, вероятно, постараемся.
Тут даже пришли письма от Глухова А., Догаева С. и от «Детины» Андрея. Они все передают тебе привет, также к ним подключился и Генчик. Я также узнал, где сейчас «Трифон», и я скоро напишу ему письмо. Но из письма Глухова я понял, что он где-то возле Ростоза и на должности фельдшера.
Ну, а как ты, моя дорогая? Шурик спрашивает: «Понравился ли тебе альпинизм и будешь ли ты заниматься дальше». Я думаю, что надо написать положительно. Да? Галчонок, в дороге я думал о тебе, мечтал о наших с тобой путешествиях через 2 года. Я очень по тебе скучаю, иногда становится очень тяжко. Но что поделаешь, надо держаться, тебе ждать, а мне служить, и по трудности это одинаковая участь у нас с тобой.
А сейчас смотрю на ночной город, мне стало чуть-чуть грустно, даже появилась потребность в сигарете. Я сейчас все думаю и никак не могу сложить свои строчки письма. У меня сейчас все перепуталось. То вспоминаю наши свидания, вечера. Сейчас стоит такая же прекрасная погода, шум машин, пустынные улицы, запах прохлады и свежести, тускло светят фонари, мигают светофоры, и все это стало резать мне душу.
Я так почувствовал себя гражданским человеком, беззаботным, простым парнем, и я еду к тебе, но это только мечты, которые нескоро сбудутся. Ну вот и все, что я хотел сказать, кажется, письмо совсем не получилось, извини.
Прости за почерк, за ошибки, ведь я у тебя такой «писака». Помни меня, ведь я тебя очень люблю! Твой солдат Пашка.
Здравствуй, моя милая, любимая Галинка! Вот я уже нахожусь на сборах фельдшеров. Здесь так здорово, что я не могу тебе, милая, передать. Тут огромный отряд, сделан очень красиво: кругом рассажены ели и тополя, на клумбах цветы, трава на газонах, также сделаны небольшие фонтанчики. Если бы на мне не было бы формы, то я бы почувствовал себя, как в доме отдыха.
Кругом части расположены горы с белыми шапками снега и громадными ледниками. Но горы здесь очень похожи на Кавказские, только здесь лесная зона гор беднее, чем у нас. Здесь с нами проводят занятия по медицине. На занятиях читают лекции про заболевания, которые часто встречаются в армии. Почти так же, как и в училище: пиши себе да пиши, выскочил на перерыв и опять пиши. Короче говоря, очень здорово, хоть чуть-чуть отдохну от армейской жизни. Правда, жаль, что мы здесь долго не пробудем, наверное, дней через 10 «ушагаем» на наш любимый Памир.
Сейчас я дневальный: по роте «стою», т. е. сижу на тумбочке с 2-х ночи до 6-ти утра. Сейчас уже осталось 2 часа, но я иногда очень люблю дежурить ночью, потому что можно подумать о тебе и перечитать все твои письма, а писем твоих много, и все они — любимые и дорогие.И для меня нет ничего дороже!
С дороги я посылал тебе письмо с фотографиями, наверное, оно дошло, а то у меня возникают сомнения. Самое главное, Галчонок, это было в дороге. Как было здорово, как гражданский человек. И к тому же мы могли перепробовать все дары Азии. Все-таки хорошо, когда из дикой природы попадаешь в цивилизацию, тогда радуешься, как ребенок.
Первую ночь в вагоне я проспал по-граждански, где-то до 11. Потом весь день «балдели». Бедняга-прапорщик, этот бедный старикашка, замаялся за нами бегать и кричать: «Я вас всех на «губу» посажу». А мы, как школьники 5-го класса, убегали от него по вагонам да «выцыганивали» деньги на сладости.
Вторую ночь я заснуть не мог, слишком, наверное, был возбужден обстановкой. Я полночи простоял у окна, наблюдая за нашим с тобой созвездием, и смотрел на мелькающие дома и встречные поезда. Да, в такую ночь трудно было уснуть. Я подарил ее тебе! Я мог спокойно все обдумать и вспомнить, как нам было хорошо, как мы любили друг друга и как мало мы пробыли вместе. Но зато это были самые счастливые моменты жизни. Я вспомнил все ночи в палатке, когда мы были счастливы и наивны, как дети. Особенно я вспоминаю нашу первую поездку в Архыз. Помнишь, как мы переживали и боялись, а потом все вышло очень хорошо.
Я вспомнил все, моя родная, каждую песчинку нашей жизни, и так я просидел всю ночь, даже не заметил, как наступило утро. Я до сих пор никак не очнусь от этой поездки. Такое ощущение, как будто я ехал к тебе, но не доехал, а попал в эту часть. Жалко, конечно, что «сборы» будут недолго, через 10 дней мы все поедем обратно в горы по старым дорогам Памира, проезжать возле господствующих вершин, возле озера Кара-Куль, что означает «мертвое озеро», и, может, я никогда за службу не попаду больше в цивилизацию. И поэтому, родная, приехать ко мне опять стало невозможно. Но это — не главное.
Главное, что мы любим друг друга и очень верны своей любви. Не скучай, родная, милый мой Галчонок. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю на этом огромном земном шаре! До свиданья, целую тебя, родная! Твой, навеки твой Пашка!
Здравствуй, моя милая, любимая Галинка! Вот я все еще сижу на «сборах». Учим потихоньку медицину. «Сборы», как я уже писал, проводятся неплохо, и занятия, конечно, очень зависят от учителей. К нам специально приезжают врачи из военных госпиталей, и каждый дает нужный материал и информацию. Вот сейчас у нас идут лекции по хирургии. Ты ведь знаешь, это мой любимый предмет. «Мужик» читает лекции нам успешно и больше показывает на практике. Много рассказывает, как лучше оказать помощь в наших условиях военфельдшеров. На маленьком стадиончике части мы уже развернули ПМП (полковой медицинский пункт), ты будешь скоро изучать по ВМП, У нас все как надо: содержимое палаток, смотря что, перевязочная аптека и т. д., также мы изучаем, как правильно переносить раненых, как вытаскивать из танков и БМП. Вообще сборы идут неплохо, но скоро и они заканчиваются. А тут такое настроение — то ли быстрее уехать, то ли еще чуть-чуть «поопухать». К тому же нас стали потихоньку прижимать. Вот, например, завтра мы идем в наряд на кухне, а меня оставляют на вторые сутки в наряде по роте. Да, я совсем забыл сказать, я сегодня снова пишу тебе письмо из наряда и сейчас 4 часа утра. А в наряд я попал, т. е. поставил наш временный сержант. У меня с ним нелады, не только у меня, а вообще со всеми. Он мне почему-то с первого дня не понравился, он какой-то высокомерный «тип» и очень похож на нашего Босяка. А, как ты знаешь, я его тоже не терплю, Вот мы с ним «гавкались» и «догавкались», он стал мне потихоньку мстить. Поставил в наряд за слабый ремень. Но мне от этого ни жарко, ни холодно, наряд по роте лучше, чем наряд по кухне.
Ну что я все о себе. Очень соскучился, Галчонок, без твоих писем. Я тебе пишу, а тебе писать некуда и поэтому приходится только думать о тебе. Вот сегодня прошло уже 4 месяца, как мы с тобой не виделись, и невольно думается, как время летит! А с другой стороны, оно тянется, как резина. Но ничего, вот 26 сентября выйдет приказ на увольнение осеннего призыва, и мне тогда будет полгода службы, и останется только 1,5 года. А потом, в скором времени, выйдет приказ и на наших «дедов», и тогда совсем мало останется, всего 1 год. «Помечтать не вредно» — твои слова.
Плохо, что на этом «курорте» я оторван от «мира писем», и поэтому на душе неспокойно, самое главное, что их не ждешь, потому что знаешь, что сюда они не придут. Вот поэтому и настроение «не ахти». Но все это поправимо. Вот скоро поднимемся на наш «любимый» Мургаб, где меня будет ждать толстая стопка писем. И самая большая — будет твоя. Ведь ты больше всех по мне скучаешь. Правда?! Потому что любишь меня, как и я тебя люблю, а что еще надо двум любящим сердцам. Ведь разлука — это временно, а жизнь еще долгая и длинная. И нам с тобой, родная, хватит по самые уши. Меня всегда вдохновляет то, что разлука уже началась, значит, она истощается потихоньку. Помнишь, в нашем прошлом счастливом времени настроение у нас обоих было подавленное только тем, что в скором времени мы расстанемся, а теперь смотри, промчалось уже полгода, я даже не заметил. Ну, хватит об этом. Ну, вот и все, что я хотел сказать тебе, родная. Помни, не забывай своего оловянного солдатика, который тебя так любит на этом свете и зорко охраняет твой покой. До свиданья,
Пашка.
УЧЕБКА
В ПУЦу не ведали мы страха. Он приходил уже потом, И еще потная рубаха Вдруг обжигала спину льдом. Дыханье жизни появлялось, Когда снимал противогаз. На этот раз она промчалась, Но повернется вновь опять. В минуты редкой передышки, Уткнувшись в камни и песок, Беззвучно плакали мальчишки, Приемля горькую судьбу. А им бы поле стадиона, Футбол до вечера гонять. Под хрип трудяги-магнитофона Девчонок милых обнимать!
И. С. М. и П. А. Б. [? и Пав. Анат. Буравцев]
ПУЦ — полевой учебный центр. (На конверте: Извини за ошибки, родная!)
Здравствуй, моя милая, любимая Галинка! Извини, родная, что так долго не писал тебе. Извини! Вот до сих пор отсиживаемся в г. Пржевальске, хотя «сборы» уже закончились. Лекции все нам прочитали и все зачеты мы сдали. И поэтому делать нам нечего Потом у нас была мандатная комиссия. Здесь нас рассортировали по отрядам. У меня есть версия, что я поеду в Панфиловский отряд, но я точно сам ничего не знаю, но что нас всех разбросают, это уже точно.
«И никто не узнает, что нас ждет впереди, То ли крест на могиле, то ли крест на груди».
Но ты можешь меня поздравить и можешь гордиться мной — несколько дней назад мне присвоили звание младшего сержанта (капрал). Так что из рядов рядовых солдат я уже вышел. Если хочешь узнать поподробнее, то возьмешь учебник НВП (начальной военной подготовки. — Ред.) и посмотришь, на погоне должно быть 2 лычки. Короче, дорогая, я отношусь теперь к командирскому составу. Геночке тоже присвоили звание МС.
Ну, вот почти все мои новости. Теперь мы сидим в казарме и ждем, когда нас заберут, и прячемся от начальства, чтобы не забрали на какие-нибудь работы. Ну, а как ты, милая, я по тебе очень скучаю, так соскучился, ты даже представить не можешь. Всю душу рвет на части. Сегодня снился сон, что меня отпустили в отпуск... по причине: ты написала командиру части письмо, что ты давно меня не видела, и он взял да и отпустил меня домой. Дома была огромная встреча, я сидел во дворе и рассказывал про свою службу, а все слушали, открыв рот. Потом мы все пошли гулять на Комсомольскую горку. Ты с мамой пошла вперед, еще были какие-то родственники, а я чуть-чуть припоздал и вышел позднее. Ты вернулась ко мне обратно, взяла меня под руку, и мы пошли гулять. Я еще помню, как захватил свой военный билет, чтобы по пути отметиться в военкомате. Потом мы остались с тобой одни и возле «Искры» рассматривали какие-то плакаты, и ты мне сказала: «Ты посмотри правую витрину, а я левую». И только наши руки разжались, прозвучал горн подъема и все опять ушло в бездну.
А однажды мне приснилось, что я пришел к тебе на встречу и, как всегда, поцеловал тебя в губы, и ты ответила на мой поцелуй тремя нежными поцелуями. И настолько это было реально, что я не выдержал и проснулся! Да, извини, я забыл поздравить тебя с новым учебным годом. Я представил первое сентября, митинг, полно первокурсников и ваша выпускная 321-я группа. Не забудь поздравить своих подруг от моего имени, также передай огромный привет Цыганкову с Памира и Тянь-Шаня.
А я желаю тебе хорошего начала в учебном году, в твой последний год в училище. Ну вот и все, родная! Письмо я свое заканчиваю и очень хочу услышать твой голос. Прошло всего несколько недель, как я получил от тебя письма, а мне кажется, что прошла уже целая вечность. До свиданья, мой милый Галчонок, единственная на земле!
Твой солдатик Пашка!
Мама, за кого мне выходить: за капитана? или за профессора? Можно и солдата полюбить, но защитника, а не агрессора. Мама отвечает дочери своей: Выходи,— касаясь золотых кудрей, — Ни за капитана, ни за старшину, За солдата выходи скорей...
***
Письмо двадцать пятое [12 сентября 1985 г.] (начало письма утрачено).
...Ну, вот и все, милая, мои новости. Галчонок ты, наверное, знаешь, что мне родители звонили. Я так ждал, что смогу поговорить с тобой, но мама сказала, что ты еще не пришла. Я, конечно, очень огорчился.
Милая, как я соскучился по тебе, даже последнюю радость и ту отняли, письма больше месяца от тебя не получал. Но «слава богу», что я наконец-то на месте и скоро получу от тебя письма, такие долгожданные и теплые, из разных мест.
Но в этих местах горы похожи на Кавказские, только здесь не сосна, как у нас, а ель, но елки довольно высокие. Здесь горы — Восточный Алатау, а сам Панфилов ты можешь найти на карте.
Между прочим, отряд этот построен еще при царе, а в свое время здесь проходил службу Черненко К. У**. Ну вот, милая, и все, извини, что так мало написал, а еще за почерк и ошибки. До свиданья, родная. Целую тебя, родная.
Здравствуй, моя любимая Галинка! Милая! Как я соскучился по тебе, и почему-то так долго нет твоих писем. Наверное, они летят ко мне и находятся где-то в дороге, которая ведет к самому краю нашей страны.
«Я служу возле самого края, Где кончается наша земля. Где проходит граница с Китаем. Тут проходит служба моя».
Да, здесь началась моя настоящая служба, нелегкая, но от нее получаешь вдохновение и полностью чувствуешь свой долг перед Родиной.
Службу несем и днем, когда сильная жара, и ночью, когда веет горный ветер, небо усыпано звездами, а дорогу нам освещает золотая луна.
Иногда службу несем так близко с Китаем, что даже становится не по себе, всего каких-то 70 метров вниз, перепрыгнул через маленькую горную речушку, и ты уже совсем на другой земле. Представляешь! Иногда смотришь, как эти людишки копаются в земле или несут службу, как и мы. Вот так и смотрим друг на друга и ночью, и днем — в бинокли, в подзорные трубы, в прорезь прицела автомата. Трудновато, конечно, ночью. Обдувает северный ветерок, по телу прошибает озноб, внимательно всматриваешься в местность, в каждую трещинку горной складки, пытаясь что-нибудь рассмотреть, но, «слава богу», ничего подозрительного нет. Хочется спать иногда, даже закрываешь глаза, и сразу видится сон, но тут же вскакиваешь от какого-то внутреннего толчка. Не спать! Иногда хочется закурить, а нельзя, и так всю ночь, посматриваешь на звезды, на луну, которая помогает нашей службе, она светит, словно прожектор, чтобы нам было лучше видать.
Сейчас в горах конец «золотой осени». А помнишь?! Когда мы в сентябре ездили в Архыз, на три сосны, когда я бродил в поисках воды, а утром нас разбудил рев медведя, а когда я рассказывал тебе, какие здесь животные водятся, а ты мне не верила. Помнишь? А сейчас это где-то позади моей памяти, и ты, наверное, об этом также вспоминаешь, потому что это очень трудно, невозможно забыть. Правда?!
Один раз, Галчонок, я ездил на перевал на лошадях, в полной экипировке. На лошадь я вскочил бодро, прямо как настоящий казак, «аж кровь в жилах заиграла». Несмотря на то, что на лошадях раньше почти не ездил, в седле я держался уверенно, что-то мне подсказывало изнутри. Дорога была горная, низенькие лошадки шли с неохотой, иногда их приходилось «мутузить», вести под уздцы, жалеть и трепать за гриву, когда они спотыкались о камни. Вот так, с «горем пополам», мы поднялись на перевал. Оттуда открылся красивый обзор, мы даже любовались им, т. е. наблюдали, нет ли чего подозрительного. С перевала мы пошли по другой дороге, т. е. по звериным тропам. Долго пришлось спускаться по крутому «кулуару» (желобу из камней), то и дело скатывались камни, лошади спотыкались, иногда набегали на своих наездников. Потом нашли узенькую тропинку, мы быстро вскочили на лошадей и поехали верхом. На пути нам то и дело мешали кустарники, а лапы елей постоянно цеплялись за ствол автомата, пытаясь сбросить меня. Вот так мы и добрались до заставы.
А как, милая, поживаешь ты? Как у тебя дела, все ли в порядке, родная? Ведь у меня душа болит. Твои письма с Мургаба еще не переслали, последнее письмо я получил, не помню, какого числа, но писем было сразу два в одном конверте и еще был такой огромный красивый цветок.
Родная, ты не обижайся на солдатика, если письма будут приходить редко, но тут нет ни минуты свободного времени: служба — сон, сон — служба. Но я постараюсь писать чаще. Ну вот и все, родная, все, что я хотел сказать. Я тебя очень люблю. Когда я разговаривал по телефону, я просил, чтобы тебе передали, что я тебя люблю, люблю... очень люблю! До свиданья, Галчонок мой родной, единственный. Твой горный стрелок МС Пашка!
И куда же ты запропастилась, родная? Сегодня я пришел со службы и получил 2 письма, одно — из дому, другое — от Шурика и Юрия. Мама мне написала, что ты перевелась в Буденновск. Но почему? Я не могу понять. Тебе что, в Ставрополе было плохо? Я надеюсь, что ты объяснишь, что тебя на это толкнуло, а, в общем, это твое личное дело, ведь ты сама знаешь, что делаешь. Но ты, наверное, все равно напишешь, почему? А самое главное, я волнуюсь за письма, которые я тебе послал. Может быть, тебе их не переслали? А мне что-то изнутри подсказывало: «Пиши на Благодарный», как чуял, но не послушал своего внутреннего голоса и допустил ошибку.
Ну, а как на новом месте, все ли в порядке? Ведь ты попала в новый коллектив, в новую среду. Как там? И почему ты не сообщила моим родителям, ведь я тоже волнуюсь! А у меня все нормально. Как я уже писал тебе, но я не уверен, что мои письма попадут, и поэтому немного повторюсь.
Меня «перевели» в Панфиловский отряд. Отрядик старенький, построенный при царе. Тут в свое время служил К. У. Черненко {высылаю его фото на память). Здесь встретил земляка, Радченко Сергея, он учился в нашем училище, только на 2 года старше. Ну, а я поехал на заставу «Горная». Застава очень маленькая, уютная. Здесь очень хорошо, правда, времени свободного совсем нет, то служба, то работа и т. д. Природа здесь очень красивая, очень похожа на наш Кавказ. Когда я приехал, было еще жарко, горы стояли чистыми и раскаленными от солнца, в лесной зоне отцветала «золотая осень». А сейчас началась настоящая осень. Нам уже выдали зимнюю форму. Иногда оседает туман или идет снег, особенно на перевале.
Но эти непогодные условия и горные условия не пугают советских пограничников. И в дождь, и в ветер, но когда идет снег — все равно несется служба. Свистит ветер со всех сторон, снег в сапоги так и сыплет, а маршрут наш на границе тоже не ахти: надо подняться на перевал, потом — траверс так называемый, а потом еще маленький перевальчик, а затем уже обратно. Иногда служба несется еще дальше, смотря где, ведь писать много нельзя, армия!
Иногда сидишь и смотришь в бинокль среди камней, автомат между ног, сам весь нахохлишься, как воробей, и смотришь, как на той стороне китайские «друзья» копошатся, тоже службу несут. Ну вот, в общем, о моей службе.
Я сразу отвечаю на вопрос, который может возникнуть у тебя. Звание младшего сержанта я получил как фельдшер, и на заставу я попал как фельдшер, но так как фельдшер — должность внештатная, я стал осваивать еще несколько специальностей (военных), так что приходится лечить, служить и работать. Ну вот и все, родная, очень жду твоего долгожданного письма, любимого и самого дорогого.
Не забывай своего солдатика, который служит в горах, который тебя очень любит и помнит всегда о тебе, и когда трудно, и когда легко, и который ждет твоего письма, очень ждет, потому что очень любит!
Этот цветок я сорвал почти у самого края нашей России, нашей родимой земли для тебя. Галчонок, напиши, пожалуйста, про альплагерь, потому что на этом наша переписка оборвалась, а также научилась ли ты играть на гитаре. До свиданья, моя любовь!
Здравствуй, моя любимая, моя милая Галинка! Галчонок! Прошу сразу меня простить за такой лист бумаги и за писанину карандашом. Вот пишу тебе с дороги, сама видишь, какими средствами. Сейчас я нахожусь в Алма-Ате. Все мои вещи в машине остались, со мной только санинструкторская сумка. С заставы «Горная» нам надо было выйти в 3 часа ночи. И поэтому мы не спали, собирали вещи. Надо было ехать только нам троим. В 3 часа ночи начальник заставы сделал общий подъем. Между прочим, мировой мужик, я таких еще в армии не встречал, его на заставе у нас очень уважают. Но вот, значит, поднялась вся застава, наши вещи навьючили на лошадей, и мы стали прощаться со всеми. Это было очень печально, у некоторых даже выступили слезы.
Потом мы взяли лошадей под уздцы и вместе с дозором пошли вдоль границы по дороге. Когда мы пришли на базу, нас ждала машина. Там нам дали почту, и среди всех писем я отыскал твое письмо. Но читать не стал, так как было темно.
Потом мы посидели на дорожку, покурили и — в путь!
В отряд мы приехали часов в 10. И сразу стали разбираться с вещами. Все лишние вещи сдали, оставили самое необходимое, и то, что необходимо, выдали. И вот я уже в дороге. Родная, ну а как ты, что произошло с вашей группой, почему она так сильно испарилась, где твои подружки, где Зухра? А начальством, по-моему, можно назвать тебя, а не меня, Я смотрю, ты уже руководишь группой «Эдельвейс». Это очень решительный поступок. Ведь я по своей натуре командовать не люблю и не хочу.
А ты, прямо я даже не представляю. Ну давай, дерзай, если будут неясные нюансы, пиши, я постараюсь ответить на них. И, вообще, любимая, будь, пожалуйста, осторожней в технике и т. д. Сначала подумай, а потом уж сделай. Сделай так, чтобы я за тебя не переживал. Ну вот и все, что я хотел тебе сказать. Не забывай меня, любовь моя! Ведь я тебя очень люблю! Твой солдат Пашка!
Галчонок, посмотри, как этот Игорь очень похож на нашего Игоря Шустова.
***
Письмо двадцать девятое [1 октября 1985 г.]
Здравствуй, любовь моя! Вот, кажется, я на месте. Я тебе сразу все объясню. Я сейчас нахожусь в длительной командировке, наверное, на 3 месяца, может, больше. Так что, милая, придется писать сюда. Как ты уже поняла, я уже опять в Таджикистане, в той области. Пришлось снова проезжать по всему Памиру. Я опять заехал на Мургаб, встретил своих товарищей, также я встретил своего земляка и друга, он и вручил мне пачку писем — 30 штук и из этой пачки писем — 22 письма были твои. За стихи и поздравления тебе большое спасибо, я их буду перечитывать в трудные минуты жизни. А я хочу поздравить тебя со званием «Альпиниста СССР».
У меня все нормально, служим, только приходится таскать фельдшерскую сумку сверх всего, но ничего. Эта командировка пойдет и мне, и нам с тобой на пользу. Почему?! Я потом объясню.
Галчонок, писать пока много не буду. Напишу потом. А ты пиши, я очень жду, любовь моя. Милая, красивая, единственная на всем этом белом свете.
Твой солдат, Пашка!
В письмо вложена открытка, в которой Галина поздравляет Павлушу с днем рождения (к 12.09.85 г.).
Пашечка! Поздравляю тебя с днем твоего рождения. Желаю тебе всего самого, самого, самого, самого, самого, что только есть хорошего. Будь счастлив! Галина.
Здравствуй, моя милая, любимая Галинка! Вот хочу написать тебе, родная, письмо, да не знаю, с чего начать. Ты меня сразу извини за почерк и грязный листок, потому что пишу я на каске, сидя в окопе. Я сначала хотел писать на лопатке, но она грязней каски. Ну вот, сижу в окопе, смотрю вдаль, то на горы, то на небо и так целыми днями. По ночам ждешь и смотришь, если кто или что-нибудь появится, разрешено стрелять. Вот так целыми днями.
Питаемся мы сухим пайком. Но мы стали потихонечку собирать дрова и на скудном огоньке делаем себе чай в «цинке» (это вроде большой консервной банки, в которой раньше хранились патроны). Ну вот, делаем чай и греем консервированную кашу. Спим прямо в окопе или рядом с ним. Нам выдали такие здоровские спальные мешки, в них очень тепло. Сам спальник сделан так, чтобы спать на улице, он очень большой, в нем можно спать вдвоем, да еще с головой. Я еще подумал, что нам с тобой только такой спальник и нужен, но очень жаль, что они военной промышленностью выпускаются только для армии. Но ничего, я постараюсь достать или сшить по такому принципу. Но мне в таком спальнике приходится спать не с тобой, а с моим верным другом -автоматом. Я надеюсь, ты меня к нему ревновать не будешь, к тому же он — мужского рода.
Вот такие мои дела. Как твои дела, дорогая, как твоя учеба на новом месте? Я все хочу спросить тебя, Галинка, научилась ли ты играть на гитаре или нет? В следующий раз напиши мне.
Когда получишь это письмо, я сказать не могу тебе точно, потому что я не знаю, когда его отправлю.
Я постараюсь отправить его с вертолетом, да и то вряд ли. Я, милая, сам очень огорчен тем, что наша переписка опять прервалась, но ты у меня девчонка умная и смышленая, понимаешь, в чем тут дело и что от меня это не зависит.
Тут рядом мой сосед по окопу рассказывал свою жизнь. Он, уходя в армию, поссорился со своей девчонкой и, представляешь, за 2 года не написал ей письма, и она ему тоже не написала. Но его родители пишут, что она его ждет по-прежнему. Но никто из них двоих не хочет первым признать ошибку и написать письмо. Странно! Не правда ли?! Я так думаю, что у нас с тобой так бы не произошло. Правда?!
Сегодня видел сон, опять приезжал на побывку домой, целую ночь мы с тобой разговаривали, спорили, решали нерешенные проблемы. А сейчас вспоминаю этот сон.
Ну вот и все, родная. Пиши мне, я жду, если письма твои не получу, обижаться не буду, что ж поделаешь, такая обстановка. До свиданья, мой родной, любимый Галчонок, мой единственный ненаглядный на всем белом свете!
Это последнее письмо написано за 4 дня до гибели, а получено Галей 5 декабря 1985 года, через 2 дня после похорон.
Здравствуй, моя любовь!
Вот пишу тебе письмо из старых мест. У меня все еще «окопная жизнь». Мы все еще находимся в окопах. Вот чуть-чуть стало холодать, и поэтому пришлось делать блиндажи из камней, как в Кавказских горах в 1942 году. Складываем их из камней, а сверху настилаем ветки и сучья и накрываем сверху «пододеяльниками», или, как их еще называют, вкладышами из спальных мешков. Получается небольшой домик, вот в таких домиках мы и живем. И в такой обстановке невольно вспоминаются строчки стихов:
Лежим на поле брани холодною зимой. Верните нас в Россию, верните нас домой. Нам надоело ёжиться и знать, что смерть близка, Корёжит жуткий холод нас. Смертельная тоска. Осколками и пулями, где белый снег свиреп, Жуем на жутком холоде заплесневелый хлеб. Под ливнями, под бурями, на скалах, где снега, Траву сухую курим мы, не видим табака. И больше счастья нету нам над горною каймой. Уж не поем, а шепчем мы: «Верните нас домой!»*
Но, правда, несмотря на ноябрь месяц, здесь довольно-таки тепло, несмотря на дожди и снег. Правда, с куревом совсем туго, вообще нет, и вертолет не летит, но еды хватает, нормально. Правда, мы тут заросли, как партизаны, у меня опять борода. Вот никогда не думал, что в армии отращу себе бороду.
Галчонок! Ты, наверное, обижаешься на меня, что я так редко пишу тебе, да еще карандашом, ручка уже закончилась. Ну и как ты, любовь моя, как поживаешь там без меня? Я часто вспоминаю тебя в моих думах о прошлом и будущем и вижу тебя в своих снах. Правда, однажды приснился дурацкий сон. Короче говоря, приехал на побывку я домой и встретил Зухру, а она мне говорит, что твоя Галинка с каким-то парнем из политехнического института.
Смешно, не правда ли? Ну вот и все мои дела.
Напоследок я хочу написать тебе, родная, строчки замечательных стихов, которые я долго искал и случайно нашел. И сейчас посвящаю их тебе:
Жди меня, и я вернусь, Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди. Жди, когда снега метут, Жди, когда жара. Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придет, Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждет. Жди меня, и я вернусь, Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня. Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души... Жди! И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: «Повезло!» Не понять неждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой. Просто ты умела ждать, Как никто другой**.
Жди! Как ждали они!
До свиданья, милая моя, единственная, на всем белом свете.
** стихотворение Константина Симонова, "Жди меня" «Жди меня. Эпилог» ТУТ , написано в июле-августе 1941 года, посвящено второй супруге актрисе В. Серовой (впоследствии посвящение снято и заменено литерами "В. С."), впервые напечатано в «Правде» 14 января 1942 года на третьей полосе. [примечание baKtria].
Об авторе: Константин (наст. имя: Кирилл) Михайлович Симонов (15. 11. 1915, Петроград — 28. 08. 1979, Москва) - советский писатель, общественный деятель и функционер, член ЦК КПСС в 1952—1956 годах, депутат Верховного Совета СССР, заместитель генерального секретаря Союза писателей СССР.
Отец: Мих. Агафангел. Симонов (1871— не ранее 1922), генерал-майор (6. 12. 1915), пропал без вести на фронте Империалистической войны («Автобиогр. Симонова»), отчим А. Г. Иванишев. Мать (замужем с 1912 и 1919): Александра Леонидовна урожд. кнж. Оболенская (1890-1975).
Жёны: (первая, развод 1940) Евгения Самойловна Ласкина (1915, Орша — 1991, Москва), филолог, литературный редактор, заведующая отделом поэзии журнала «Москва»; (вторая, 1940) Валентина Вас Серова(урождённая Половикова 23. 12. 1917, Харьков - 12. 12. 1975, Москва), советская актриса театра и кино, заслуженная артистка РСФСР (1946), в первом браке (11. 5. 1938) за лётчиком, комбригом Анатолием Серовым (1910-1939), от этого брака сын Анатолий Серов (1939-1974), умер от алкоголизма; (третья, 1957) Лариса Алексеевна Жадова, дочь Героя Советского Союза генерала Алексея Жадова, вдова фронтового товарища Симонова, поэта Семёна Гудзенко.
Дети: Алексей Кириллович(8. 08.1939, Москва), советский и российский писатель, кинорежиссёр, правозащитник, президент Фонда защиты гласности (1991); Константин Симонов (1943—1957), Мария Константиновна (род. 1950), Екатерина Кирилловна Симонова-Гудзенко (род. 1951), Александра Кирилловна (1957—2000).
Герой Социалистического Труда (27. 09. 1974). Награждён тремя орденами Ленина (27.11.1965, 2.07.1971, 27.09.1974), орденом Красного Знамени (3.05.1942), двумя орденами Отечественной войны 1-й степени (30.05.1945, 23.09.1945), орденом «Знак Почёта» (31.01.1939), медалями, иностранными наградами: Крест ордена Белого льва «За Победу» (ЧССР), Военный Крест 1939 года (ЧССР), орден Сухэ-Батора (МНР). Лауреат Ленинской (1974) и шести Сталинских премий (1942. 1943, 1946, 1947, 1949, 1959).
Скончался от рака. Согласно завещанию, прах К. М. Симонова был развеян над Буйничским полем под Могилёвом.
Единственное уцелевшее письмо Галины, вернувшееся из Афганистана после гибели Павла.
"Пашенька, здравствуй!
Вот получила от тебя письмо, еще на одно не ответила, уже другое пришло. Очень много узнала о тебе. Ну, ты у меня как «лягушка-путешественница», кочуешь с одного места на другое, что я не могу запомнить твоего адреса... А ты уже едешь на другое место. Вот и сейчас пишу, а сама не знаю, куда послать. Ведь, как ты пишешь, ты уже куда-то поехал, ты-то поехал, а куда мне писать? Тоже додумался, написал только номер части, а мне что, тоже посылать по этому адресу? У меня все нормально. Сейчас на практике, аж до самой зимней сессии. Погода стоит холодная, дожди, слякоть. Вот только что приехала из Ставрополя. Была у тебя дома, с девчонками два дня гуляли по городу. Вчера Зухра не дала уехать, а потащила в тур. клуб. Там 2—3 ноября в районе Татарки будут соревнования горников. Вообще, программа интересная. Так хочется поучаствовать, но не знаю. Меня пригласили на свадьбу, подруга выходит замуж, очень просит приехать. Зухра тоже просит. Представляешь, у Цыганкова сейчас анархия, в полном смысле этого слова. Команды нет совсем, одна Зухра, «снаряги» тоже нет, всего одна «вспомогаловка», нет ни одного карабина, ни репов, ни основной. У него на секции девчонка на маятнике сломала в двух местах ногу, только каким способом, я не знаю. А я, когда приехала, сразу зашла к нему, он как раз был наверху. Он так меня встретил, даже поцеловал (ну, я думаю, ты не ревнуешь). Мы с ним так здорово поболтали о том, о сем. Я ему рассказывала про альплагерь. Только сейчас я поняла, что он меня любил, нет, не в полном смысле этого слова, то, что я у него была любимой ученицей. А я его уважала больше всех. Если бы ты знал, как мы с Зухрой к нему относились. Я знаю, тебе он не нравился, а у меня к нему совсем другое отношение. А наша группа стала неузнаваема. Таньку и Гульку выгнали из общежития, еще двоих исключили из училища и еще многое другое. Но не только из-за этого я перевелась. На переводе настояли родители, когда узнали о положении в группе. Они испугались, что я тоже могу испортиться. А это могло бы произойти. Но не беспокойся, все нормально. Теперь я от этого ограждена, у меня отличная группа и общество, окружающее меня. Милый, какое же из меня начальство? И с чего ты взял, что я люблю командовать. Да мне и не приходится. Ребята у меня все взрослые, все понимают и без командного слова. Мне с ними легко. Очень пригодилась та литература, которую ты мне дал. Да, у «Рюкзака» родился сын. Граф переписывается с одной девочкой, подругой Шалиной, просил твой адрес. Знаешь, ему пришло письмо, где просят его участвовать в каких-то концертах. В общем, где-то собираются самодеятельные артисты, и его приглашают... Но я не пойму, почему его, а не Сашку? Он очень жалеет, что армия помешала. Дрюнина талант заметили, он теперь фельдшер и художник по совместительству, даже строевой подготовкой не занимается. Давнорис прислал на секцию письмо, пишет о службе. Он где-то на границе Китая — Монголии — СССР. Вот такие-то новости. Ну, что, милый, я закругляюсь. Да, у нас в группе 3 выходят замуж, из этих троих — Рязанова. У них с Вовкой Колпиковым 16 ноября свадьба. И еще у двоих и в один день, и к кому ехать, не знаем. Но мы с Зухрой поедем наверняка к нам в Благодарное, к Женьке.
Вот такие-то дела. Писать заканчиваю.
До свидания, целую, Галина.
Любимый, с чего ты взял, что я тебя буду забывать. И чтобы таких высказываний: «Не забывай меня!» больше не писал. Ведь как ты мог подумать, что я тебя могу забыть.
Письмо Галины Андрею, брату Павлика, (г. Благодарный 23 декабря 1985).
Братишка, милый, здравствуй!
Вот, сегодня, приехав со Ставрополя, сразу же села писать тебе письмо. Спешу сообщить, что у меня все по-старому, даже еще хуже. Знаешь, после того, как побываю там, в Ставрополе, я не могу потом жить дома. Здесь меня все бесит, раздражает. А они, все домашние, стараются отвлечь от мыслей, все почему-то боятся за меня, как будто мне что-то угрожает. А это раздражает меня в такой степени, что я не могу... Совсем ничего не могу делать. Вот надо готовиться к сессии, а я не могу. Каждый раз, садясь за книгу, я ни о чем не могу больше думать, кроме как о Павке. Только сейчас до меня стало доходить все происшедшее. Каждый день реву, что бы ни делала. Вот и сейчас пишу тебе, а слезы градом катятся, и на душе такой ком непомерной тяжести. Я себе совсем не представляю дальнейшей жизни. Ведь все последнее время я жила только мечтами, мечтами нашей встречи, когда он вернется, и вообще дальнейшей жизни. А теперь все пошло наперекосяк. До сих пор я не могу отвыкнуть от привычки, ложась спать, думать о нем, мечтать. Вот так мечтаешь, мечтаешь, а потом такой толчок — его же нет! И все, потом рыдания, рыдания и рыдания. А он все улыбается с фотографии и все. Я перебрала по косточкам все дни наших встреч. Господи, какая я была дура, что не всегда была такой ласковой с ним. А он так ждал этого от меня. Но все равно, какие мы были счастливые, когда были вместе. Каждый день мы гуляли по городу, и уже не оставалось места, уголка, закоулочка, где бы мы не были. Особенно любили Комсомольскую горку. Каждый вечер, с первого до последнего, мы приходили туда, уже непроизвольно, где бы мы ни были, все дороги сходились именно туда. Еще часто бывали на кладбище, около церкви на Крайзо. Постоянно. Вначале читали надписи на гробницах, потом просто, гуляя между гробницами, целовались. Вначале мне было страшно, ночью, на кладбище, а ему нравилось. А раз совсем было темно, тем более там деревья огромные, мы опять же гуляли. Потом он решил сесть, но поблизости не было нигде скамейки, и он сел на какой-то белый предмет. Потом, правда, выяснилось, что это большой каменный крест. Я, правда, вначале возмутилась, но он посадил меня на руки и сказал: «Знаешь, а для меня было бы огромным счастьем, если бы на моей могиле также целовались влюбленные, ты согласна?» И действительно, это счастье. После этого я не могла говорить в чем-то «нет». Да, сколько всего было у нас. Каждая встреча была так насыщенна и интересна по-своему. Знаешь, все нам завидовали и считали самой счастливой парой. Мы этого не понимали, ведь вокруг гуляют сотни, тысячи влюбленных пар. А нас из всех считали самыми счастливыми. Загадка, не правда ли? Жаль, что ты не смог увидеть нас вместе. Вот тогда бы сказал, действительно же мы выглядели такими счастливыми. А у нас с ним было свое созвездие, его было видно и из моего окна и его окна. Оно выглядело в виде треугольника. Даже когда мы были далеки друг от друга, нас соединяло это созвездие. Он, когда был дежурным, через созвездие всю ночь разговаривал со мной, а я с ним. А в горах звезды необычайной красоты, и они так близки и так далеки одновременно. Да, горы нас соединяли. Они же нас, выходит, и разлучили. Кто же знал, что получится так. Никогда не думала, что то, что так соединяет, способно навеки разъединить. Видно, не такие мы были счастливые, как говорили нам все, а наоборот получилось.
