1985 год, кажется, это уже осень, а может после похорон Черненки. Но не суть...

Витой хрусталь царских жирандолей, блеск золочённой бронзы громадных дверей Георгиевского зала в Большом Дворце Николая I.

Безалкогольный прибор (традиция заведённая ещё Хрущём) и даже чайная чашка с гербом СССР - напротив министра Громыки.



Последний раз тов. Кармаль беседует в Кремле с очередным и последним советским вождём. Окончательное решение о вывозе тов. Бабрака из города Кабула принято и обжалованию не подлежит.

И сидящие за столом это понимают, и поэтому смотрят на него, как тт. Сталин, Молотов и Ворошилов смотрели на безнадёжно больного тов. Горького.

Товарищ Александров-Агентов даже с каким-то грустным сочувствием. Справа от него пухлая красная папка с тесёмочными завязками - там всё о Бабраке. Всё, я вам говорю. Там собрано такое... Как под увеличительным стеклом. И как красиво положена папка: бросается в глаза. Типа: не забывайте, мы знаем о Вас всё. Вот где Вы у нас. В смысле, в кулаке.

Тов. Агентов был в быту и с подчинёнными груб (иногда до хамства), надменен, презрителен... и угодлив перед генсеками, которым писал выступления и подкладывал папочки. И всегда был отменный психолог.

Он справедливо считал Гэ выскочкой, человеком ничтожным и неспособным управленцем. Он дорабатывает в должности помощника генерального последние недели.

Товарищу Кармалю ещё не успеют подобрать тюремную дачу под Москвой, а тов. Горбачёв отправит тов. Александрова-Агентова в отставку. И пристроит на его место тов. Черняева, который примется усердно (даже с некоторым перехлёстом через край) нахваливать тов. Горбачёва и его невидимые миру выдающиеся способности и заслуги. Тоже был хороший психолог и знал, до чего особо падок его шеф.

Два вождя глядят друг на друга равно неприязненно, а тов. Гэ ещё и с некоторым высокомерием. Их позы не менее красноречивы, чем взгляды.

Но тов. Бабрак, пусть и с уже окончательно отключившейся печенью, доживёт ещё до поражения и падения тов. Гэ. И, кто знает, может быть - порадуется ещё.

Лежат на столе листки бумаги, чтобы брать на карандаш важные мысли. Но никто этими карандашами не пользуется. Да и мыслей особых нет.

Переводчик толмачит тов. Бабраку, что всё, товарищ... В ваших услугах больше не нуждаются.

Может быть, Бабрак его и не слышит.

Многократно лобызавшийся в прошлом с тов. Кармалем тов. Громыка, один из тех, кто вверг СССР в афганскую катастрофу (он всё ещё министр иностранных дел, между прочим) - делает вид, что его тут нет.

Интересная деталь: Гэ назовёт фамилию тов. Громыки в ряду четырёх виновных в войне (будто бы их было всего четверо) лишь после того, как тов. Громыку отвезут на лафете на Новодевичье кладбище. Эта поездка уже не за горами.

Но никто из присутствующих ни об этом, ни о многом другом ещё не ведает, а будущий миротворец Горбачёв всё ещё полон уверенности одержать победу в войне.

И он ещё принесёт в жертву Молоху тысячи жизней. И ему ещё будут кланяться в пояс некоторые сограждане в благодарность за то, что он де "закончил войну, спас жизни наших ребят". Половина афганской войны прошла под его правлением.

В отдалении стоят товарищи-порученцы - руки за спиной и немигающим взглядом смотрят на тов. Кармаля.

Кстати, оба очень крупные начальники, и один из них, кагэбистская "шишка", предаст Горбачёва в августе 1991 года, будет сторожить его в Форосе, будет смотреть на него этим же немигающим взглядом. Но сохраним инкогнито обоих: они в этой сцене десятая спица в колесе.

Вот вам ирония момента - Бабрак никому не нужен, но в центре всеобщего внимания.