В ЗАСТАВКЕ: Иллюстрация А. Г. Якимченко к изданию Собрания сочинений М. Ю. Лермонтова. Тушь. 1914
«ВЫХОЖУ ОДИН Я НА ДОРОГУ» Михаил ЛЕРМОНТОВ (1841) - Елизавета ШАШИНА (1861) - Дмитрий ХВОРОСТОВСКИЙ (1990) I.
Выхожу одинъ я на дорогу:
Сквозь туманъ кремнистый путь блеститъ;
Ночь тиха; пустыня внемлетъ Богу,
И звѣзда съ звѣздою говоритъ.
II.
Въ небесахъ торжественно и чудно!
Спитъ земля въ сіяньи голубомъ…
Что̀ же мнѣ такъ больно и такъ трудно —
Жду ль чего? жалѣю ли о чемъ?
III.
Ужъ не жду отъ жизни ничего я,
И не жаль мнѣ прошлаго ничуть,
И ищу свободы и покоя:
Я бъ хотѣлъ забыться и заснуть…
IV.
Но не тѣмъ холоднымъ сномъ могилы
Я бъ желал на вѣки тамъ заснуть, —
Чтобъ въ груди дрожали жизни силы,
Чтобъ дыша вздымалась тихо грудь,
V.
Чтобъ всю ночь, весь день мой слухъ лелѣя,
Про любовь мнѣ сладкій голосъ пѣлъ,
Надо мной чтобъ, вѣчно зеленѣя,
Темный дубъ склонялся и шумѣлъ
* .
<кон. мая — нач. июня 1841, Пятигорск>
Первая публикация: «Отечественные записки», 1843, томъ XXVII, № 4, отд. I, с. 332.
* ...надо мной, чтоб вечно зеленея, тёмный дуб склонялся и шумел - ср. со знаменитыми словами Гёте («Faust», ч. 1, сц. IV)):
Grau, teurer Freund, ist alle Theorie und grün des Lebens goldner Baum/Суха, мой друг, теория везде, А древо жизни пышно зеленеет! (пер. Ник. Александр. Холодковского, 1878)
____________________________________
Воспоминание
Виктора Петр. БУРНАШЕВА (1812-1888), литератора и мемуариста:
...В одно воскресенье, помнится, 15 сентября 1836 года, часу во втором дня, я поднимался по лестнице конногвардейских казарм в квартиру доброго моего приятеля А. И. Синицына. <...>
Подходя уже к дверям квартиры Синицына, я почти столкнулся с быстро сбегавшим с лестницы и жестоко гремевшим шпорами и саблею по каменным ступеням молоденьким гвардейским гусарским офицером в треугольной,
надетой с поля, шляпе, белый перистый султан которой развевался от сквозного ветра.
Офицер этот имел очень веселый, смеющийся вид человека, который сию минуту видел, слышал или сделал что-то пресмешное. Он слегка задел меня или, скорее, мою камлотовую шинель на байке (какие тогда были в общем употреблении) длинным капюшоном своей распахнутой и почти распущенной серой офицерской шинели с красным воротником и, засмеявшись звонко на всю лестницу (своды которой усиливали звуки), сказал, вскинув на меня свои довольно красивые, живые, черные, как смоль, глаза, принадлежавшие, однако, лицу бледному, несколько скуластому, как у татар, с крохотными тоненькими усиками и с коротким носом, чуть-чуть приподнятым, именно таким, какой французы называют
nez à la cousin: «Извините мою гусарскую шинель, что она лезет без спроса целоваться с вашим гражданским хитоном», — и продолжал быстро спускаться с лестницы, все по-прежнему гремя ножнами сабли, не пристегнутой на крючок, как делали тогда все светски благовоспитанные кавалеристы, носившие свое шумливое оружие с большою аккуратностью и осторожностью, не позволяя ему ни стучать, ни греметь. Это было не в тоне.
надетой с поля, т.е. сдвинутой набок или набекрень,
nez à la cousin вздёрнутый нос - baktria. В тексте упомянут один из приятелей поэта по Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, прежде харьковский студент Афанасий Ив. Синицын.
