«А как гости с похмелья́ домой пошли, они терем этот за собой зажгли...», Пляска и песня опричников из к/ф С. Эйзенштейна «Иван Грозный» [сцена «Пир с опричниками. Масленница» ], 1944/45, В.Луговской — С.Прокофьев
В ЗАСТАВКЕ: «А как гости с похмелья́ домой пошли, они терем этот за собой зажгли...», Пляска и песня опричников из к/ф С. Эйзенштейна «Иван Грозный» [сцена «Пир с опричниками. Масленница» ], 1944/45, В.Луговской — С.Прокофьев.
К Страстной седьмице 2020 года
.
«сынове же ца́рствїѧ изгна́ни будутъ во тму кромѣшнюю: ту будетъ пла́чь и скре́жетъ зубѽмъ.» (Матф. 8:12).
...от синих чертей, шевелящих в аду царя Иоанна Грозного... В. Л., 1925
.
С. М. ЭЙЗЕНШТЕЙН —С. С. ПРОКОФЬЕВ — В. А. ЛУГОВСКОЙ
«ГОСТИ ВЪЕХАЛИ К БОЯРАМ ВО ДВОРЫ» (песня с 1:53)
Гости въехали к боярам во дворы! Во дворы! Загуляли по боярам топоры. Топоры! Гойда, гойда, говори, говори. Говори, приговаривай, Говори, да приговаривай. Топорами приколачивай! Ой жги, жги…
Раскололися ворота пополам. Пополам. Ходят чаши золотые по рукам. По рукам. Гойда, гойда, говори, говори. Говори, приговаривай, Говори, да приговаривай, Топорами приколачивай! Ой жги, жги…
А как гости с похмелья́ домой пошли. Да пошли. Они терем этот за собой зажгли. Да зажгли. Гойда, гойда, говори, говори, Говори, приговаривай, Говори, да приговаривай, Топорами приколачивай! Ой жги, жги…
<1943-1944, Ташкент>
Сцена пира опричников - единственная в двухсерийном фильме Эйзенштейна снятая в цвете, усилившим зловещий фон, на котором исполняется сатанинский пляс опричников и песня, которую запевает царёв полюбовник Федька Басманов, наряженный в женское платье и с ярморочной личиной славянской богини Макошь в руке, чья мертвенная улыбка напоминает о старом поверье русского народа в то, что всякая нежить не имеет собственного лица, а ходит в личине.
Музыка Прокофьева, сценография художника Иосифа Шпинеля и ложно-классический строй песни на слова Луговского создают поразительный эффект фрескописи, тонированной кровью и адским огнём, на фоне которой в мечущихся сатанинских тенях, сгорает одинокий голубок, символизирующий Духа Святаго - одно из трёх лиц нашего Господа.
В кадре: Мих. Кузнецов (Фёдор Басманов), Ник. Черкасов (Иван IV Васильевич), Пав. Кадочников (Владимир Старицкий), опричники: Владлен Давыдов, Борис Беляков, Ной Авалиани (свистун) и др.
Сцена эта, несомненно рассчитанная на впечатление одного-единственного зрителя, вызвала у Сталина крайнее раздражение, чтобы не сказать - гнев.
Двадцать пятого декабря 1947 Сталин принял Эйзентштейна в Кремле. Корифей всех наук и искусств, друг детей и страстный борец за мир, за коммунизм, выговаривал режиссёру:
"У вас неправильно показана опричнина. Опричнина — это королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамёна и уходить с войны, образовалась регулярная армия, прогрессивная армия.
Вы совершенно отвлеклись от истории. Изобразили опричников как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского Ку-клукс-клана.
Царь Иван у Вас — нерешительный. Как принц Гамлет.
Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким.
Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных семейств, не довёл до конца борьбу с феодалами. Если бы он это сделал, то на Руси не было бы Смутного времени… Тут Ивану помешал бог: Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, а потом целый год кается и замаливает «грех», тогда как ему нужно было бы действовать ещё решительнее."
Вторая серия фильма в прокат не пошла, на экраны её выпустили лишь в 1958 году.
"Спохватились о нём только в среду, дверь взломали и в избу вошли...", Александр Башлачёв, ок. 1980
* * *
С.М. Эйзенштейн на кактусе (на съёмках незавершённого фильма «Да здравствует Мексика!»
Эйзенштейн не долго зажился на свете после сталинской отповеди. Вернулся однажды поздно вечером домой, включил радио и помер.
Эйзенштейн жил один. По ряду причин семьи у него не было. Зато был он страстный до похабных анекдотов человек, любил рисовать (и рисовал блистательно!) скабрёзные рисунки, иногда рисовал при дамах или носил с собой и дамам при оказии - покзывал.
Рисунки эти - с налитыми кровью пенисами и сценами совокуплений столь непристойных, что от просмотра их порой краснели и мужчины, режиссёр аккуратно собирал в папочки, часто пересматривал, вносил поправки в композиции и поясняюще подписи. В расчёте на будущих зрителей.
Был С.М. полон страхов, верил в приметы и нумерологию, боялся сглаза и покойников, чёрных кошек, панически страшился 50ти лет (якобы некая цыганка предупреждала его о том, что эта круглая дата несёт ему смерть). Он даже отказался от предложенного ему Комитетом по кинематографии обычного в таких случаях собрания в Доме кино, которое сотоварищи хотели посвятить приближающемуся юбилею мастера. Просил перенести. Месяца на два-три. Не спешить. Через две недели его не стало.
Опишу тут, как иногда приходит к нам безносая со своей косой.
Последние годы у Эйзенштейна периодически случались сердечные кризы, участившиеся во время войны, он ездил по санаториям, лечился на курортах и старался почаще бывать на людях: так он преодолевал страх одиночества. А дома держал на письменном столе гаечный ключ, которым начинал колотить по батарее центрального отопления, когда накатывал очередной приступ - чтобы вызвать соседей на помощь.
Но в тот вечер не помог и гаечный ключ. Соседи обеспокоились лишь под утро, когда радио в квартире Эйзенштейна снова заорало на несколько этажей... Стучали, звали, снова барабанили в двери руками и ногами. Не двери - настоящие ворота. Дом сталинский. Потолки о-го-го. Панели - дуб толщиной в руку. Приехала милиция. Домовой столяр взломал дверь. Раскололися ворота пополам... Вошли.
Доктор искусствоведения лежал навзничь, повалившись грудью на рабочий стол. Приёмник из угла оглушительно громко сообщал о новых успехах в металлургической промышленности Союза ССР...
К фильму Луговским написан цикл стихотворных текстов стилизованных под баллады в псевдорусском стиле (положенных на музыку Прокофьевым), в т.ч. и нередко припоминаемая Луговскому его критиками «Клятва опричников».
Приведу её тут по авторским машинописям, без описания, ссылок и комментариев:
Перед Богом клянусь клятвой тяжкою, клятвой крепкою, клятвой страшною - [перед Богом клянусь клятвой страшною:] На Руси государю как пёс служить, города и посады метлой мести, [лиходеев, злодеев зубами рвать,] Государево дело мечом беречь, по царёву приказу костями лечь – ради Русского Царства Великого!
Перед Богом клянусь Клятвой тяжкою: Исполнять на Руси волю царскую, Истреблять на Руси лютых ворогов, Проливать на Руси кровь повинную, Жечь крамолу огнем, Сечь измену мечом, Ни себя, ни других не жалеючи – Ради Русского царства великого!
Перед Богом клянусь Клятвой верною: Погубить врагов государевых, Отказаться от роду, от племени, Позабыть отца, мать родимую, Друга верного, брата кровного Ради Русского царства великого.
Коль нарушу я клятву страшную, Да пронзят меня братья-опричники Без пощады ножами-кинжалами, Да постигнут меня кары смертные, И проклятья, и пытки кромешные, И позор, и мучения адские, Да отринет меня мать-сыра земля, Перед Богом моя клятва страшная, До скончанья времён нерушимая, На земле и на небе единая – Ради Русского царства великого.
В квадратных скобках - разночтения в машинописных текстах, сохранивших авторскую правку- baktria.
Актёр театра и кино Михаил Артемьевич Кузнецов (25.2.1918 — 23.8.1986), в этой сцене «Ивана Грозного» исполнивший ключевую роль, а сыгравший в полусотне фильмов, приходился дв. братом не менее известному актёру Анатолию Борисовичу Кузнецову (красноармеец Сухов в «Белом солнце пустыни»). Заслуженный артист Украинской ССР (1955). Народный артист РСФСР (1964). Лауреат Сталинской премии первой степени (1952, за исполнение роли солдата Скобелева в фильме «Тарас Шевченко»).
Один из крупнейших русских поэтов ушедшего века Владимир Александрович Луговской (1901-1957)
Ко времени съёмок фильма он уже крепко выпивал, чему не в последнюю очередь поспособствовала психологическая травма, перенесённая им по дороге на фронт в первые дни войны. Эшелон, в котором поэт ехал за Запад, попал под бомбёжку и человек, представлявший окружающим до войны символом мужского характера и красоты, сломался, как ломаются детские игрушки. Он сдал и физически и душевно, долгое время не мог передвигаться без посторонней помощи (да и позднее - без трости).
Стресс, мучительные переживания своего позора, необходимость жить в бабском окружении в глубоком тылу, постоянно подкрепляемые издёвками товарищей по перу - трусов ещё больших, чем Луговской и, в отличие от него, сразу кинувшихся на Восток, все эти переживания и мучения, как это иногда бывает, научили его многое видеть по новому. В Ташкенте Луговской напишет один из своих поздних шедевров «Алайский рынок» и постепенно вернётся к работе и жизни.
Луговской уже имел опыт работы с Эйзенштейном и Прокофьевым (фильм «Александр Невский», 1938). Хоровая кантата Прокофьева на его стихи «Вставайте, люди русские» стала одним из наиболее запоминающихся фрагментов этого фильм.
Мне доводилось слышать апокриф (не думаю, что он достоверен), что именно Луговской подсказал Эйзенштейну текст оглушительного фейка, вложенного им в уста князя Александра: "...если кто с мечом к нам войдёт, от меча и погибнет! На том стоит и стоять будет Русская Земля!".
Фраза эта является изменённой цитатой из Евангелия от Матофея, а многие тексты Писания Луговской, оба деда которого были священниками, сын учителя русского языка, знал и помнил очень хорошо. До самого его перехода в Жизнь вечную.
Забавно, однако, что эта совершенно невозможная для исторического князя Александра фраза чуть не посейчас цитируется (особенно военными пропагандистами), как подлинные слова заступника Северной Руси.
Приведу тут в завершение темы великое стихотворение Луговского из первого его сборника, строка из которого взята эпиграфом этой темы: СВИРЕПОЕ ИМЯ РОДИНЫ, <1925 или 1926>, «Сполохи», М., изд. «Узел», октябрь 1926.
