Сивым дождём на мои виски падает седина, И страшная сила пройденных дней лишает меня сна.
И горечь, и жалость, и ветер ночей, холодный, как рыбья кровь, Осенним свинцом наливают зрачок, ломают тугую бровь.
Но несгибаема ярость моя, живущая столько лет. «Ты утомилась?» — я говорю. Она отвечает: «Нет!»
Именем песни, предсмертным стихом, которого не обойти, Я заклинаю её стоять всегда на моём пути.
О, никогда, никогда не забыть мне этих колючих ресниц, Глаз расширенных и косых, как у летящих птиц!
Я слышу твой голос — голос ветров, высокий и горловой, Дребезг манерок*, клёкот штыков, ливни над головой.
Много я лгал, мало любил, сердце не уберёг, Лёгкое счастье пленяло меня и лёгкая пыль дорог.
Но холод руки твоей не оторву и слову не изменю. Неси мою жизнь, а когда умру — тело предай огню.
Светловолосая, с горестным ртом,- мир обступил меня, Сдвоенной молнией падает день, плечи мои креня, Словно в полёте, резок и твёрд воздух моей страны. Ночью, покоя не принося, дымные снятся сны.
Кожаный шлем надевает герой, древний мороз звенит. Слава и смерть — две родные сестры смотрят в седой зенит.
Юноши строятся, трубы кипят плавленым серебром Возле могил и возле людей, имя которых — гром.
Ты приходила меня ласкать, сумрак входил с тобой, Шорох и шум приносила ты, листьев ночной прибой.
Грузовики сотрясали дом, выл, задыхаясь мотор, Дуло в окно, и шуршала во тьме кромка холщовых штор.
Смуглые груди твои, как холмы над обнажённой рекой. Юность моя — ярость моя — ты ведь была такой!
Видишь — опять мои дни коротки, ночи идут без сна, Медные бронхи гудят в груди под рёбрами бегуна.
Так опускаться, как падал я,- не пожелаю врагу. Но силу твою и слово твоё трепетно берегу,
Пусть для героев и для бойцов кинется с губ моих Радость моя, горе моё — жёсткий и грубый стих.
Нет, не любил я цветов, нет,- я не любил цветов, Знаю на картах, среди широт лёгкую розу ветров.
Листик кленовый — ладонь твоя. Влажен и ал и чист Этот осенний, немолодой, сорванный ветром лист.
<1934>
* Манерка – походная металлическая фляжка, с завинчивающейся крышкой в виде стакана, а также крышка такой фляжки, употребляемая вместо стакана, первоначально так назывался род металлической чашки, которую солдаты носили на ранцах и использовали в качестве индивидуального котелка при приготовлении пищи (Манерка // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907).
Одно из моих самых любимых и с каждым прожитым годом - всё более близких стихотворений. Несомненный шедевр советской довоенной поэзии. Но сказать мне сегодня хочется о другом. Сначала, впрочем, об исполнителе:
Леонид Васильевич МАРКОВ [13.12.1927, с. Алексеевское, Акмолинского уезда — 1.03/2.03. 1991, Москва], советский актёр театра и кино (более 52 ролей с 1958). Народный артист СССР (1985). Лауреат Государственной премии СССР (1984). Из актёрской семьи, с 1931 года исполнял роли детского репертуара на сцене Саратовского драматического театра, где служил его отец. Вместе с сестрой Риммой в студию при Московском театре им. Ленинского комсомола (с 1947). В труппе этого театра (1951), в Московском театре им. А. С. Пушкина (1960-66), в Театре им. Моссовета (1966-86 и с 1987), в Малом т-ре (1986-87). Орден Трудового Красного Знамени (1987). Сестра - Римма Вас. Маркова (1925—2015), советская и российская актриса театра (Театр им. Ленинского комсомола, Театр-студии киноактёра, 1971-92) и кино (с 1957), Народная артистка России (1994).
Л.В. Марков побывал с гастрольной поездкой в Афганистане в 198 (?) году.
По воспоминанием людей, знавшим его в быту, отличался взрывным, эмоциональным характером, умел сказать правду в лицо и через то нажил себе немало врагов. О своём отношении к работе он однажды высказался так: "«Отруби мне руку, я смогу найти себе место в жизни. Отруби мне ногу, и я приспособлюсь. Но если лишить меня театра, то я умру" ( Леонид Ивтифьев, актер Т-ра имени Моссовета, «Независимая газета», 17.12.2004).
Оставил несколько записей со чтением стихов В. Луговского.
А. Фадеев – В. Луговскому (13.04.1936); Дорогой старик! <...> Марианне нравятся очень стихи «Сивым дождем на мои виски» – несколько раз просила читать. Удалось ли тебе написать что-нибудь новое?
Напишу про эту Марианну немного подробнее, так как как круг общения характеризует людей порой не меньше, чем они сами. К тому же в Инете до сих пор нет вразумительной биографической справки о ней. А была она характерным представителем своего времени.
Марианна (близкие звали её детским прозвищем "Мураша") Анатольевна ГЕРАСИМОВА (1901 - дек. 1944), работник ОГПУ (в органах с 1923). Член РСДРП-РКП(б), 1918/19-38). Дочь журналиста и литератора, участника революционного движения и социалиста Анатолия Алексеевича Герасимова (1867—1928). Происходил он из небогатых орловских помещиков.
Мать Марианны имела неоднократные суциидальные наклонности и однажды, оказавшись в трудном положении, пыталась утопиться в Москва-реке, причём утопиться не одна, а вместе с двумя дочками-подростками, чтобы девочки не остались в мире одни, и не мучились голодной жизнью (отец как обычно скрывался от жандармов где-то на просторах Сибири).
По семейной легенде Марианна сумела отговорить обезумевшую мать и тем спасла жизнь всем троим. Сестре Валерии она спасёт жизнь ещё раз, когда в конце 20-ых муж сестры закрутит роман с секретаршей издательства, Валерия попытается навсегда усыпить себя и Марианна лишь чудом откачает её.
Ю. Либединский и М. Герасимова, фото 1920-ых гг. Александр Фадеев и Марианна Герасимова на набережной в Сухуми. Фадеев в это время писал роман "Последний из Удэгэ", а Марианна лечила сорванные на допросах нервы, 1936.
Марианна служила чекисткой, была дамой довольно начитанной и, в известном смысле, культурной: не получив систематического образования, всё взяла сама, работая с папиросой над рукописями подследственных. Авторов била, конечно, но по женски, не отдавая в руки заправским палачам.
Автор ряда повестей и рассказов, печаталась с 1921 года, хотя в отличие от мужа, сестры и мужа сестры в Литературную Энциклопедию не попала.
Вот ея краткая служебная справка: помощник уполномоченного (1925), помощник начальника 2-го отделения (1926), начальник и помощник начальника ИНФО ОГПУ (1930-32), Секретно-политического отдела (агентурная работа в творческой среде).
По свидетельству племянника писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка, Бориса Удинцева, Марианна имела в НКВД прозвище "ласковая кобра". Уволена из органов в декабре 1934 (вычищена по кировскому потоку), жила в Москве «на пенсии по нетрудоспособности после мозговой болезни»: случались у нея время от времени нервные припадки не совсем понятной медикам этиологии.
Первая жена писателя Ю. Либединского (после неё у него будет ещё три, включая последнюю и самую знаменитую - Лидию Либединскую).
Марианна послужила прототипом Анюты Симковой в повести Либединского «Неделя» (1923), изданной и неоднократно позднее переиздаваемой с посвящением "Марианне Герасимовой — любимому другу и верному товарищу", а с 1950-ых с "Памяти Марианны Герасимовой".
Повесть эта была прославлена в "Правде" статьёй Бухарина ("Первая ласточка", 30.1.1923) и стала одной из наиболее популярных произведений сов. довоенной литературы.
Репрессирована, арестована в нач. 1939, осуждена Особым совещанием при НКВД СССР к заключению в ИТЛ сроком на 5 лет (29.12.1939).
Фадеев вспоминал: «Она, которая сама допрашивала, сама вела дела и отправляла в лагеря, теперь вдруг оказалась там. Это она могла представить себе только в дурном сне».
Марианна и до этого была психически неустойчивой, нетрудно понять, каким психологическим шоком стало для неё её новое положение.
По отбытии заключения ей было запрещено проживание в Москве и прописана она была во владимирском Александрове. В декабре 1944, приехав в Москву, покончила с собой, повесившись в туалете сестринской квартиры, как гласит мед. заключение: «по причине психического расстройства».
Реабилитирована Военным трибуналом Московского военного округа (17.2.1958).
Её младшая сестра литератор и лит-функционер Валерия Герасимова (1903—1970) была первой женой Александра Фадеева, расстались они в 1929, а формально развелись в 1932.
Люди этого поколения легко сходились и расходились, разводились, вступали в новые браки, имели порой помногу мужей и жён (нередко обмениваясь жёнами с лучшими друзьями и продолжая жить все вместе и дружить семьями, как ни в чём ни бывало): Фадеев был женат дважды и при втором браке почти открыто жил с Маргаритой Алигер.
Либединский был женат четырежды. Луговской официально был женат трижды, но это только официально.
Другим частым, привычным, в некотором роде, явлением были самоубийства.
Та фадеевская секретарша, что упомянута выше, в конце-концов сошлась с другим и кончили оба застрелившись из пистолета, ещё одна фадеевская любовница (огэпэушная разведчица Инна Беленькая), невольно выданная Фадеевым во время конгресса в Мадриде (он, узнав её в зале, кинулся к ней с объятиями), была переведена в Москву, где вскоре бросилась с крыши (1937).
Дочь Фадеева, рождённая в конце войны посредственной поэтессой и незаурядным человеком Маргаритой Алигер, "Алигерицей" (словечко Ахматовой), покончила с собой в начале 90-ых. Самоубийство самого Фадеева (1956) явилось одним из последних сильных потрясений в жизни Луговского: они дружили почти сорок лет*.
И ещё: дореволюционное поколение Герасимовых почти всё было поднадзорным, полуссыльным, подпольным.
Не из низов и достаточно состоятельное, с принципами, убеждениями, со своим представлением какой должна быть справедливость**.
Валерия оставила воспоминания о своём знаменитом муже. Она, одновременно с Луговским была награждена орденом «Знак Почёта» (31.01.1939).
Существует апокриф, согласно которому Сталин, просматривая список литераторов, представленных на пятилетие Союза Писателей к орденам, спросил Фадеева: «А что, товарищ Фадеев, представляет собой эта Герасимова?». Бывший муж покраснел и, немного помолчав, выдавил: «она одарённый писатель». Валерия знала об этом полумифическом диалоге.
Её сестру Марианну взяли как раз в одну из январских ночей 39-го, когда родственники и друзья крутились у зеркал, нацепив новенькие сверкающие ордена.
От второго брака Валерия имела дочь, сын которой - известный ныне в узких кругах зюгановский литератор Сергей Шаргунов (1980).
Прах обеих сестёр покоится в колумбарной стене нового участка Новодевичьего кладбища в Москве. Был там много лет назад, проходил мимо этой стены, но их плиту как-то пропустил. Не заметил.
В 20-40 годы Герасимовы прочно встали на ноги и процвели.
Но аресты 30-ых не обошли стороной их тоже.
Репрессирован и позднее расстрелян был так же двоюродный брат Марианны и Валерии - Борис Аполлинариевич Герасимов, артист оперетты, родной брат знаменитого кинорежиссёра Сергея Герасимова (1906-85).
Сын Бориса Удинцева Глеб в воспоминаниях, пусть и не совсем точных в деталях, дал вполне отталкивающий портрет чекистки Марианны. Мемуары, впрочем, жанр сугубо субъективный.
* Страшная смерть престарелой Алигерицы в сумраке дачной ночи (в августе 1992го), вполне возможно, было не убийством и не несчастным случаем, а последним отчаянным жестом этой тяжёлой в общении и суровой в быту старорежимной старухи, подобно тому, как в 1991 в Лондоне в приступе тяжелейшей депрессии покончила с собой одна из её дочерей. Страшные отблески характеров и судеб людей из железной и кровавой эпохи.
**У меня во всю жизнь мою не было и толики такой веры и готовности умереть за неё, какую имели они. Думаю теперь об этом, на склоне лет, с горечью и стыдом.
Стихотворение упоминается в письме с фронта в Ташкент гв. лейтенанта Евгения Шиловского (11.7.42):
Дорогой Володя! <...>
Одной из самых приятных неожиданностей последних дней было твое письмо. Только человек, имеющий большой теплоты душу, мог так написать. Но я считаю, что ты меня переоценил.
Просто мы здесь люди на работе, но работа наша такая, что мы влагаем в неё все наши силы, всю ненависть. Просто у нас оказались неплохие нервы и табаку достаточно для того, чтобы не спать трое суток.
<...> В моей сумке, запыленной и потрепанной, лежит фотография матери и твои стихи.
Когда-то, это было очень давно, за богатым столом поэт прочел их, и с тех пор они врезались в мой мозг.
Страшной силой пройденных дней, легкой пылью дорог - вот чем богата моя жизнь.
Мой дорогой друг! За твои слова, за хорошую память обо мне горячо тебя благодарю и целую. Евгений Шиловский". (полный текст письма опубликован: Нат. Громова, Все в чужое глядят окно)
Письмо явилось ответом на высказанные Луговским душевные слова сочувствия и поддержки Шиловскому, незадолго до этого покинутому женой - Дзидрой.
Евг. Евг. ШИЛОВСКИЙ [1921, Москва - 1957, Ленинград], гв. майор (1944), сын ген-лейтенанта Е. А. Шиловского и знаменитой в литературоведческих кругах Е.С.Шиловской (с окт. 1932 замужем за Мих. Булгаковым, послужившая писателю праобразом Маргариты в романе «Мастер и Маргарита»). После развода родителей Евгений остался с отцом.
В одном доме с Булгаковой и первой женой Шиловского - Дзидрой Луговской жил в эвакуации в Ташкенте (1941-43) на ул. Жуковского. Там же проживали А. Ахматова, друзья Луговского Б. Лавренёв и Н. Погодин, позднее к ним присоединилась сестра Луговского - Татьяна.
Е.Е.Шиловский уч. ВОВ (11 гв. Артиллерийская Краснознаменная ордена Кутузова бригада), неоднократно ранен и контужен, после войны преподавал в Академии Генштаба в Ленинграде. Жены, первая (апр.1941-42, развод): Дзидра Эд. Кадик (во втором браке Тубельская, 1921-9.11.2009), многолетняя приятельница последней жены Луговского Майи Луговской (Л.В.Быковой). Вторая: Ольга Александровна, ур. Перс (1921-1988), похоронена вместе с мужем, свёкром и его второй женой Марианной Алексеевной ур. Толстой (1911-1988), дочерью писателя, на Новодевичьем кладбище в Москве. Брат: Сергей (1926-1977).
Отец Е.Е Шиловского, генерал-лейтенант Евгений Алексеевич Ш., считается прототипом сразу двух литературных героев: Вадима Рощина, героя романа А. Н. Толстого «Хождение по мукам» и мужа Маргариты в романе «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова.
Воспоминания Д.Э.Тубельской о ташкентской эвакуации см. ТУТ (Л. Тубельская, "Что почему-то сохранила память", "Наше Наследие" № 86 2008). Там же фото Е.Е.Шиловского.
И над Средней Россией пространство горит голубое...
ПРИЛОЖЕНИЕ 1:
Луговского быстро позабыли, ещё при жизни растащив на цитаты, и с полным равнодушием пройдя мимо грандиозной эпопеи «В середине века», которую В.А. начал писать в последние годы, и которую не успел не только закончить, но даже и свести вместе её пласты, вырубленные белым, крошащимся стихом из массива его не особенно долгой и только со стороны внешне успешной жизни.
Цикл «В середине века», который иногда называют поэмой, издали с огромным пропусками, сокращениями и цензурными исправлениями и, может быть, она ещё ждёт своего переиздания, прочтения и осмысления.
Осталось так же много других вещей (Луговской был чрезвычайно плодовит), которые редко цитируются и перепечатываются в сборниках.
Одно из них, тематически связанное с его прощальными «Кострами», я приведу тут в качестве приложения:
ИГОРЬ
Потемнели, растаяв, лесные лиловые тропы. Игорь, друг дорогой, возвратился вчера с Перекопа. Он бормочет в тифу на большой материнской кровати, Забинтован бинтом и обмотан оконною ватой.
Игорь тяжко вздыхает, смертельными мыслями гордый, Видит снежный ковыль и махновцев колючие морды, Двухвершковое сало, степной полумесяц рогатый, И бессмертные подвиги Первой курсантской бригады.
Молодой, непонятный, с большим, заострившимся носом, Он кроватную смерть заклинает сивашским откосом, И как только она закогтится и сердце зацепит - Фрунзе смотрит в бинокль и бегут беспощадные цепи.
А за окнами синь подмосковная, сетка берёзы, Снегири воробьям задают вперебивку вопросы. Толстый мерин стоит, поводя, словно дьякон, губою, И над Средней Россией пространство горит голубое.
<1921-22, 1938>
Впервые: В.А. Луговской. Избранное. М.: Советский писатель, 1949. С. 19., текст по: Вл.Луговской. Лирика. Москва: Художественная литература, 1958.
Обращено к Игорю Эдгаровичу Груберту (1899-1944), архитектору, члену Московской организации Союза архитекторов СССР, из дворянской германской остзейской семьи, участнику Гражданской войны, тяжело раненому и контуженому в боях у крымского Перекопа, старшему брату первой жены поэта Тамары Эдгардовны. Архивный фонд Груберта: ф. 2466 оп. 5 ед. хр. 240 Личное дело Груберт Игоря Эдгаровича, 1898. 1938-1948 гг.1 лл.
По некоторым предположениям, высказываемым в современных публикациях и в Рунете, стихотворение «Сивым дождём на мои виски…» обращено к супруге поэта Тамаре Груберт.
Тамара Эдгаровна Груберт (2.5.1902, Вильно, Виленская губерния — 21.06.1996, Москва), советский и российский театровед, хранитель фондов Театрального музея имени А. А. Бахрушина (с конца 1930ых годов хранила фонд театральных декораций/Отдел декорационно-изобразительных материалов), главный хранитель музея в конце 1940ых годов.
Познакомилась с поэтом в самом конце 1910ых годов, вышла за него замуж ок. 1925, брак распался в 1936-38 годах. Мать старшей дочери поэта, доктора истор. наук, археолога Марии Владимировны Луговской-Груберт-Седовой (окт. 1930— сент. 2004), бывшей замужем за чл-корр. АН СССР, академика РАН и АН Латвии Валентином В. Седовым (1924- окт. 2004), матери историка новгородской и псковской древнерусской архитектуры, член-корреспондента РАН Владимира Седова (1960).
Тело погребено на Новом Донском кладбище в Москве.
Т.Э.Г. обращены многие стихи Луговского 1920ых-первой половины 1930ых гг.
«ОДИССЕЯ» ("Т. Э.Г.")*
1
Мы шли в Балаклаву на шлюпке весе́льной.
Мохнатые звёзды над небом висели,
Лохматая пена вилась у бортов.
Везя в Балаклаву ахейскую славу,
Командовал вёслами рыжий браток.
Мы потные спины, натужась, качали
У чёрных трахитов, под гнёздами чаек.
Торжественный сумрак на плечи надев,
Мы длинные вёсла несли по воде.
Отвалка на банке. Плечо на изморе,
Уключины кличат Посейдновых коней,
И вот полыхает гремучее море
Зелёною россыпью мёртвых огней.
Не пели ни «Волгу» ни «Моряка»,
Струнами жил пела река.
Она приказала плыть и плыть,
С берега дула тугая теплынь.
2
Мы шли в Балаклаву путём Одиссея,
Двенадцатью вёслами яхонты сея.
Двенадцатью веслами руша волну,
А по небу мчался, с нами под пару,
Из млечных туманностей вздыбленный парус
В ещё не открытую греком страну.
Мы шли в Балаклаву за Одиссеем,
До пояса голый сортивный сброд, -
Москвич, ленинградцы и одесситы,
И рыжий вожак развернул поворот.
Он вырос, обрызганный фосфорным звоном,
Он правил, как тысячи лет назад,
В глубокое горло страны Лестригонов,
В будущий день, в золотой азарт.
И густо дыша кипарисным настоем,
Чёрный пароход, развалясь, открыл
Нами завоёванные санатории,
Вновь завоёванный нами Крым.
<1929>
* впервые: вторая книга стихов Луговского, «Мускул» (М.: Федерация, 1929), вся так же посвящённая Т. Груберт.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
