Далее ещё одна тарелка и ещё один (незанятый) стул. Так как стул промеж супругов и по левую руку от жены - то явно прибор этот не для ребёнка. Можно предположить, что предназначен он фотографу: уж на что Корней был демократичен и прост в быту, но прислуга с ними за одним столом не ела.
А вот сервировка следует не столовому этикету, а удобству: ножи - слева, вилки - справа.
Сохранилось несколько портретов дедушки Корнея, снятых с него в дореволюционные годы (Репина, Бродского (1911 и 1913), Ольги Делла-Вос-Кардинской (1916) и др.). Приложу сюда 1911 года работы Ивана Кирилловича Пархоменко (1870–1940), Х., масло.
Наконец, и самый хозяин.
Николай ("Корней") Васильевич Корнейчуков (1882 - 1969). Присел подкрепиться не снимая пальто с улицы. Перед ним - бутылка шардоне (любимое вино вегетарианца Ильи Репина, так же обожавшего овощные супы, тёртую морковь и проч. херь такого же рода, которой он потчевал гостей в Пенатах, Чуковские купили там и себе дачу, простоявшую до моих лет и сожжённую скучающими гопниками). Перед корнеевой тарелкой здоровенная стопа, одна из тех, что в те годы щедро отливали на мануфактурах из бутылочного стекла. Уже пустая - Корней заедает послевкусие.
Ещё не написано ничего из его прославившего: «Крокодил» (1916) с Тотошей и Кокошей ещё неузнанными гуляют по аллеям Таврическаго сада, Нет ни «Мухии-Цокотухи», ни «Мойдодыра» (1922-23), ни «Бармалея» (1924) и «Тараканище» ещё успешно забивается под плинтус...
_________________________________
* в семье Чуковских родится позднее ещё одна дочка -
Мария (Мурочка) (1920—1931), болезненная и хрупкая девочка, ставшая трагической привязанностью отца, она же покинет его прежде всех его домашних.
** в литературе Николай Корнеевич останется не своими скучноватыми романами про антибольшевистские мятежи в Ярославле и Кронштадте, а переводом стивенсоновского «Острова сокровищ»: мы даже не задумываемся теперь, что знакомые нам обороты и образы этого романа - это язык Николая Чуковского. Он так же оставил интересно написанные и посмертно изданные мемуары.
Корней с сыновьями, 1927 (фото старика Наппельбаума)
*** Борис Корнеевич Чуковский-Гольдфельд, единственный из детей в метриках записанный под обеими фамилиями родителей. Последнее письмо от Бориса семья получила в нач. ноября 1941 года. Отец подавал в розыск. Точная дата гибели Бобы неизвестна. В арх. документе 1948 года (ЦАМО, ф.58, оп.977521, д.1) называется февраль 1942 года, район Вязьмы.
Лишь в начале 60ых с отцом связался и встретился одни из бывших его фронтовых сослуживцев, а несколькими годами ранее,
1го января 1955 отец Бориса уже больше десятилетия лежащего в земле, запишет в дневник: “Пришёл домой. Ёлка убрана. Женя трогательно показывал мне игрушки, которые достались ему от отца. Вот этот поварёнок, вот этот шар, этот крокодил, эта цепочка, — и я вдруг вспомнил, как я держу его отца на руках — трёхлетнего — и тот восторженно глядит на зажжённую ёлку”. Упомянутый в записи
Евгений Бор. (1937-97), будущий кинооператор, оставивший двоих сыновей -
Андрея (1960) и
Николая (1962). Да, ещё: старший брат напишет жене с ленинградского фронта (1943): «Он [отец] один из самых любимых мною людей на свете, но ведь в Бобиной судьбе он не безвинен» (личный архив Дм.Н. Чуковского).
Примечательно и даже забавно, что признавая место Ч. в литературе, некоторые современники, особенно из младших, были весьма невысокого мнения о его познаниях в языках и литературных способностях. Так, например, Набоков считал, что Чуковский плохо знал английский, этого же мнения придерживался Бродский (неприязнь к которому, маскируемую внешней заботой и хлопотами об освобождении поэта из ссылки, Чуковский с трудом сдерживал) и.т.д.
Кстати,
о Пархоменко: Этот художник - автор детского портрета В. И. Ленина, выполненный Ив. Кир. по фотографии по заказу А. И. Елизаровой—Ульяновой к 50-летнему юбилею брата в 1920м году и позднее перекочевавший на пионерскую звёздочку, став хрестоматийным, каноническим изображением "кудрявой головы".
© Страницы истории Афганистана, 03.01.2034