В ЗАСТАВКЕ: Пустыня, Суховей, Туркмения. Небольшой дайджест материалов к стихотворению В. Луговского «Баллада о пустыне», 1931-52
Дмитрию Протасову, пограничнику-"афганцу", с благодарностью и признательностью посвящаю этот небольшой дайджест
.
"До сих пор для меня пограничная застава самый лучший, самый светлый уголок моей великой родины", Вл. Луговской, 11.4.1957
В. Луговской,из "Автобиографии" (апр.1957): ...Весной 1931 года я отправился на ликвидацию басмачества в Среднюю Азию. Несколько месяцев находился в рядах пограничных войск и принимал участие в операциях на территории Таджикистана, Узбекистана и Туркмении.
Путь мой лежал от ледников Памира до самой сердцевины южных Каракумов. Однажды группа пограничников, в которой я находился, чуть не погибла от жажды при спасении маленького пограничного отряда...
Владимир ЛУГОВСКОЙ
«БАЛЛАДА О ПУСТЫНЕ»*
I
Давно это было...
Разъезд пограничный в далёком Шираме**,— Бойцов было трое, врагов было двадцать,— Погнался в пустыню за басмачами. Он сгинул в песках и не мог отозваться.
Преследовать — было их долгом и честью. На смерть от безводья шли смелые трое. Два дня мы от них не имели известий, И вышел отряд на спасенье героев.
И вот день за днём покатились барханы, Как волны немые застывшего моря. Осталось на свете жары колыханье На жёлтом и синем стеклянном просторе.
А солнце всё выше и выше вставало, И зной подступал огнедышащим валом. В ушах раздавался томительный гул,
Глаза расширялись, морщинились лица. Хоть лишнюю каплю, хоть горсткой напиться! И корчился в муках сухой саксаул.
Безмолвье, безводье, безвестье, безлюдье. Ни ветра, ни шороха, ни дуновенья. Кустарник согбенный, и кости верблюжьи, Да сердца и пульса глухое биенье.
А солнце всё выше и выше вставало, И наша разведка в песках погибала. Ни звука, ни выстрела. Смерть. Тишина.
Бархан за барханом, один, как другие. И медленно сёдла скрипели тугие. Росла беспредельного неба стена.
Шатаются кони, винтовки, как угли. Жара нависает, слабеют колени. Слова замирают, и губы распухли. Ни зверя, ни птицы, ни звука, ни тени.
А солнце всё выше и выше вставало, И воздуха было до ужаса мало. Змея проползла, не оставив следа.
Копыта ступают, ступают копыта. Земля исполинскою бурей разрыта, Земля поднялась и легла навсегда.
Неужто когда-нибудь мощь человека Восстанет, безлюдье песков побеждая, Иль будет катиться от века до века Барханное море, пустыня седая?
А солнце всё выше и выше вставало, И смертью казалась минута привала. Но люди молчали, и кони брели.
Мы шли на спасенье друзей и героев, Обсохшие зубы сжимая сурово, На север, к далеким колодцам Чули.
Двоих увидали мы, лёгших безмолвно, И небо в глазах у них застекленело. Над ними вставали застывшие волны Без края, конца, без границ, без предела.
А солнце всё выше и выше всходило. Клинками мы братскую рыли могилу. Раздался прощальный короткий залп.
Три раза поднялись горячие дула, И наш командир на ветвях саксаула Узлами багряный кумач завязал.
Мы с мёртвых коней сняли сёдла и сбрую, В горячее жерло, не в землю сырую, Солдаты пустыни достойно легли.
А третьего мы через час услыхали: Он полз и стрелял в раскаленные дали В бреду, всё вперед, хоть до края земли.
Мы жизнь ему флягой последней вернули, От солнца палатку над ним растянули И дальше в проклятое пекло пошли.
Мы шли за врагами... Слюны не хватало, А солнце всё выше и выше вставало. И коршуна вдруг увидали — плывёт.
Кружится, кружится всё ниже и ниже Над зыбью барханов, над впадиной рыжей И всё замедляет тяжёлый полёт.
И встали мы, глядя глазами сухими На дикое логово в чёрной пустыне. Несло, как из настежь раскрытых печей.
В ложбине песчаной,что ветром размыло, Раскиданы, словно их бурей скосило, Лежали, согнувшись, тела басмачей.
И свет над пустыней был резок и страшен. Она только смертью могла насладиться, Она отомстить за товарищей наших И то не дала нам, немая убийца.
Пустыня! Пустыня! Проклятье валам твоих огненных полчищ! Пришли мы с тобою помериться силой. Стояли кругом пограничники молча, А солнце всё выше и выше всходило... Я был молодым. И давно это было.
Окончен рассказ мой на трассе канала В тот вечер узнал я немало историй. Бригада топографов здесь ночевала, На месте, где воды сверкнут на просторе.
<1930-ые - 26 августа 1952>
Текст по: Луговской В. А. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. М.; Л.: Советский писатель, 1966, (с изменением разрядки строфы в интернет-воспроизведении).
Владимир Александрович ЛУГОВСКОЙ [1.07/18.06.1901, Москва — 5.06.1957, Ялта], советский литератор, поэт и педагог. Окончил Военно-педагогический институт (1921). До 1924 служил в Красной Армии. Печатался с 1924, первый персон. сб. "Сполохи" (1926). Один из учредителей СП СССР (1934, присутствовал на предварительной встрече писателей со Сталиным, Молотовым, Ждановым и Постышевым в доме М.Горького, во время которой читал длинный отрывок из поэмы «Большевикам пустыни и весны»), делегат I-го съезда Советских писателей (17.8.-1.9. 1934, Москва). В 1949-1950-ых годах с бригадой журнала «Пограничник» совершил несколько поездок по отрядам и заставам на границах с Турцией, Ираном и Афганистаном.
Автор текстов кантат и ораторий, в том числе, к кинофильмам Эйзенштейна «Александр Невский» («Вставайте люди русские», «Кто лежит мечами порубленный...», «Песня невесты», «Поднялася Русь супротив врага!» муз. С. С. Прокофьев) и «Иван Грозный»; поэтические эпопея «Пустыня и весна» (книги 1-4, 1930-54) и «Середина века» (). Переводил стихи поэтов народов СССР, писал литературно-критические статьи, преподавал в Литературном институте им. Горького. Собрание сочинений в 3-х томах (1988–1989).
Орден «Знак Почёта» (31.01.1939), медаль «За отличие в охране государственных границ СССР» (1955).
__________________________
В марте-апреле 1957 года, находясь в Доме творчества Литфонда в Переделкино, Луговской написал краткую автобиографию, в которой несколько строк уделил воспоминанию о своём общении с пограничниками:
Весной 1931 года я отправился на ликвидацию басмачества в Среднюю Азию. Несколько месяцев находился в рядах пограничных войск и принимал участие в операциях на территории Таджикистана, Узбекистана и Туркмении.
Путь мой лежал от ледников Памира до самой сердцевины южных Каракумов. Однажды группа пограничников, в которой я находился, чуть не погибла от жажды при спасении маленького пограничного отряда.
Так родилась вторая книга «Пустыни и весны», а несколько позже поэма «Дангара». В моё творчество вошла еще одна тема, тема границы и славных пограничников. Её я тоже не оставил до сегодняшнего дня.
Начиная с 1949 года, я снова объездил границы нашего Союза. Много хороших дней провел на турецкой, иранской и афганской границах среди друзей-пограничников. До сих пор для меня пограничная застава самый лучший, самый светлый уголок моей великой родины. [Сб. "Советские писатели" Автобиографии в 2-х томах. Гос. изд-во худ. литературы, М., 1959 г.]
ДАРСТВЕННАЯ НАДПИСЬ В.А. ЛУГОВСКОГО Н.С. ТИХОНОВУ НА СБОРНИКЕ СТИХОТВОРЕНИЙ «БОЛЬШЕВИКАМ ПУСТЫНИ И ВЕСНЫ » (книга третья, М., 1948): Коле Тихонову, несравненному другу, другу на всю жизнь, с которым мы начинали первую книгу "Пустынь", дарю эту третью и последнюю книгу,"Пустынь". Дело сделано. Отныне пусть цветут только розы. С великой любовью. Твой В. Ай-дере — Москва». Прежде - в собрании Н. С. Тихонова, Москва, [фото: «Литературное Наследство», т. 74, стр. 711].
* при первой публикации стихотворению предпосылалось посвящение "Н. Тихонову". С Ник. Степ. Тихоновым (1896—1979), известным в 1920-ые поэтом, позднее крупным и вельможным партийно-литературным функционером и официозным брежневским "борцом за мир", Луговской совершил значительную часть маршрута т. н. Первой Среднеазиатской ударной писательской бригады (1930), в которой помимо него участвовали также Леонид Леонов, Всеволод Иванов, Василий Козин, Николай Никитин, Михаил Лоскутов и др. сов. литераторы. Луговской являлся так же участником Второй (1933-34) бригады, в которую кроме него входили Андрей Платонов, Григорий Санников, Всеволод Иванов. Итогами поездок в Среднюю Азию (третьим и самым продолжительным периодом пребывания там оказалась жизнь в ташкентской эвакуации, в сент. 1941- дек. 1943) явились многие произведения Луговского, и прежде всего книги «Большевикам пустыни и весны» (1930-1933), поэмы «Дангара», «Могила Абу-Муслима» и «Алайский рынок».
**Ширам (Ширам-Кую), кишлак и одноимённая застава Керкинского отряда ПВ, Туркменская ССР, (в 50-ые - перв. пол. 90-ых годов это был 47 Керкинский ПО, в/ч 2042, застава Ширам-Куи числилась 3-ей.). В нашем интернет-архиве есть несколько поздних фотографий (1970-ых-1980-ых годов) этой заставы, заимствованных с сайтов "pv-zastava.clan.su", "pogranec.ru", "Одноклассники" и пр., однако, увы, снимками интересующего нас периода мы не располагаем.
Описанное Луговским событие произошло, видимо, в середине - второй половине июня 1931.
В предыдущем 1930-м году, 3 апреля, пограничный отряд заставы Ширам-Кую (20 сабель) в районе кишлака одержал победу над басмаческо бандой в 35 человек, в бою зарублено 27 басмачей, шестеро бежало и ещё двое были захвачены в плен. Ожесточённые боестолконовения с бандами в Туркмении продолжались на протяжении марта-апреля и сентября-октября (более 16-ти крупных схваток и операций, проведённых маневренными группами погранзастав).
Не менее жарким выдался и 1931 год. В конце апреля-июне 1931 в ирано-афганском приграничье происходили многочисленные крупные и мелкие стычки пограничных отрядов с малыми и крупными бандами, пытавшимися прорваться через границу. Только в Красноводском районе орудовало три банды, совокупно насчитывающих почти 2 тыс. сабель. В боях (марта-мая 1931) личный состав Среднеазиатского округа потерял 106 человек убитыми, 90 ранеными, трое числились пропавшими без вести.
Над Родиной качаются весенние звёзды. Реки вскрываются, любимая моя,
Грачи ремонтируют чёрные гнёзда, И мы ещё живы, любимая моя.
И мы ещё живы, и мы ещё молоды, Берут меня в солдаты, любимая моя,
И если ты не сдохнешь от голода и холода, Мы ещё увидимся, любимая моя.
На дальнюю границу меня посылают, Но мы ещё посмотрим, любимая моя,
И если полковник меня не расстреляет, Мы ещё увидимся, любимая моя!
<1930-31>
Опубликовано в сб. Луговского «Избранное» (1935), позднее не переиздавалось. Текст стихотворения использован в пьесе литератора и драматурга Фёдора Ив. Панфёрова (1896—1960) «Когда мы красивы», опубликованной в журнале «Октябрь, 1952/№6.
Приложу к теме несколько ранее опубликованных в Рунете писем, посланных Луговским из Ср. Азии жене - Тамаре Груберт* весной-летом 1931 года.
29 апреля 1931 г.
Ташкент
Дорогая Тамуся!
Я приехал в Ташкент 28-го. За две недели измотался как черт: и в штаб, и к пограничникам, и в РАПП**, и в ЛОКАФ***, и по знакомым. Остановился в Доме Красной Армии, но ночую у пограничников. Две ночи проговорил о самых интересных вещах. Еду сначала в Керки. Оттуда через все Кара-Кумы, пересеку пустыню вдоль Карабильского хребта и выйду к культурной полосе у Тахта-Базара. Затем, вероятно, поеду в Кушку. Что потом — не знаю, будет зависеть от директив — или перееду Памир, или через Копет-Даг, по персидской границе, на Атрек к Каспийскому морю — Гасан Кули.
Настроение неважное, одному не так-то легко. Встретили меня отлично — лучше и желать нечего. Особенно радушно относятся пограничники. Буду выступать, организую вечер. Здесь лето, жара, цветут акации.
Надеюсь, что переход через пустыню даст мне много значительных и серьезных переживаний. Поездка, конечно, серьезная. Средняя Азия второй раз кажется другой, видится с другого боку. Так как я один — больше внутренней настроенности.
В пустыне буду недели 2+ — 3. Думаю пожить, отдохнуть на колодцах Ширам-Кую. Так как я поеду в форме, то, вероятно, чемодан отошлю домой, оставлю только белье.
Пограничники — замечательные ребята, и общаться с ними очень приятно. Материалу будет бездна.
Если долго не будут приходить письма, не тревожься (пустыня). Отдала ли ты в “Октябрь” материалы? Позвони насчет корректуры.
Меня несет наискось, боком к постели. Но едва ли дадут заснуть. Я в общежитии, и скоро затопают командиры.
Целую твою лапу.
Волк
*Тамара Эдгардовна Груберт (1902—1996), искусствовед, сотрудник и зав. отдела Театрального музея им. Бахрушина в Москве.
** РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), литературное объединение в СССР (1925-32), идеологами и видными членами которой были Д. А. Фурманов, Ю. Н. Либединский, В. М. Киршон, А. А. Фадеев, В. П. Ставский, критик В. В. Ермилов, а генеральными секретарём - шурин Ягоды и племянник Свердлова Л. Л. Авербах. Насчитывала до 4 тыс. членов. Среди задач РАПП была планомерная борьба с троцкизмом и критика писателей, которые по мнению руководства партии не соответствовали критериям "пролетарских писателей", например, М. Булгакова, нападкам рапповской критики, впрочем, подвергались даже такие писатели, как М. Горький и Маяковский. Главным печатным органом РАПП был журнал «На литературном посту» (1925—1932. РАПП расформирована постановлением ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932 г. при подготовке к созданию СП СССР, в которой принял участие и Луговской. Многие бывшие члены РАПП в середине-второй половине 1937 были объявлены врагами народа, троцкистами и уничтожены.
*** ЛОКАФ (Литературное объединение Красной Армии и Флота), литературное объединение в СССР, созданное в июле 1930 года, входило более 120 гражданских писателей и более 2500 военнослужащих — членов красноармейских литобъединений, а также профессиональных писателей и журналистов, служивших в армии. Среди профессиональных писателей, состоящих в ЛОКАФ были Демьян Бедный, Янка Купала, Ю. Либединский, А. Безыменский, В. Саянов, Г. Горбачев, И. Молчанов, Алексей Сурков, В. Ставский, Иван Батрак, Юрий Олеша, Н. Асеев, Н. Огнёв, А. Малышкин и другие, военные писатели: Л. Дегтярев, С. Щипачев, Н. Свирин, Всеволод Вишневский.
Ответ: Задачами ЛОКАФ провозглашалось:
1. мобилизация советских писателей на дело укрепления обороноспособности СССР, привлечение их к разработке военной тематики;
2. воспитытание молодых писательских кадры из среды красноармейцев, краснофлотцев и начсостава, организация литкружков (Луговоской в начале 1920-ых годов имел опыт руководства литкружком при Объединенной военной школе имени ВЦИК в моск. Кремле) в частях Красной армии и на кораблях и в экипажах флота;
3. создание художественных произведений о войне и Красной армии и флоте, правильно, на основе марксистско-ленинского учения о войне трактующих классовую и интернациональную сущность вооруженных сил рабочего класса, роль коммунистической партии в руководстве этими силами, военную политику и практику рабочего класса, произведений, жестоко разоблачающих сущность шовинистических и пацифистских течений и тенденций как в советской, так и в западноевропейской литературе, произведений, воспитывающих в трудящихся СССР и всего мира пламенную ненависть к капиталистам и их лакеям и готовность к уничтожению этого классового врага;
4. издание журналов, альманахов, сборников, газет, литературных страниц, посвященных вооруженной борьбе с империализмом, военных отделов и художественных периодических изданий и выпуск целых военных номеров их.
ЛОКАФ имело многочисленные отделения в городах СССР: в Ленинграде, Киеве, Минске, Тифлисе, Ташкенте и т.д. Поездки писательских бригад в Среднюю Азию в перв. половине 1930 осуществлялись под началом ЛОКАФ.
В Сталинабаде я чувствую себя гораздо веселее и лучше, потому что нахожусь у дела. Пятичасовой перелет в Сталинабад через Узбекистан, по отрогам Гиссарского хребта, над реками Вахш в Сурхан-Дарья был чрезвычайно интересен. Около получаса мы летели Аму-Дарьей. Слева наш берег, справа на десятки верст виден Афганистан. Перелет был благополучен. А вот когда я летел в Самарканд, мы поломались, случилась авария, но все вышли веселые. Колесо и крыло.
Самарканд чудесен. Я по нескольку раз обошел, обстоял, обсидел знаменитые мечети и медресе: Биби-Ханум, Улуг-бек и т.д., могилу Тимура — Гури-Эмир, наконец, несравненную Шах-и-Зинда. Это Дели, Индия, сверкающие коридоры китайских, арабских и персидских майолик. Там до сих пор сидят на ковриках хаджи и совершают паломничество к гробу двоюродного брата Магомета Кусан ибн Аббаса. Ночью звезды осыпают древние купола, а молодая луна обведена тонким сияющим кругом.
Сталинабад — город, вылупившийся из яйца, город, строящийся на пустом месте. Вокруг высокие хребты, частью покрытые снегом. Идет колоссальная стройка. Вокзал еще не выстроен. Столица Таджикистана не имеет прошлого, оно заменено будущим*.
Я начал работать по военной линии. Уже давно деятельно собираю материалы. Очертанья книги еще не обозначились, но ведь времени и мест впереди еще много: Вахш, Файзабад-кага, берега Пянджа и Кафирнигена и другие места Таджикистана, Кара-Кулы и Туркмения, наконец, вероятно, Памир или Кара-Кал.
Живу на вокзале в вагоне служебного характера. В смысле продовольствия и других жизненных благ — вне конкурса. Чемодан я оставил в Ташкенте, со мной лишь тючок, фотоаппарат, полевая сумка и пограничная форма.
Главное, что беспокоит, — это, конечно, по целому ряду причин географического характера — получать письма. До сих пор не имею ни одного письма от вас, только телеграммы. В Керках я не был еще, и корреспонденция будет еще долго ждать меня. Надеюсь на товарищей из УПО ГПУ — в смысле переброски писем. Физически я чувствую себя хорошо…
Как обстоит дело с книгами, дружище? Меня особенно интересует быстрота верстки, так как от этого зависят материальные дела к концу лета.
Настроения мои ровные, как бы выразиться, — отрешенные. Смотрю на события и людей. Ушел в себя. Мир уже не такой цветной, как раньше, но более серьезный, жесткий. От работы ожидаю многого. Пора переходить на прозу…
Целую тебя и дочку**, накрепко жму руку. Твой Волк.
*Сталинабад (16.10.1929-10.11.1961, перв. упоминание в качестве кишлака - 1676, до 1924 и с 1961 - Душанбе, в 1924-29 - Дюшамбе), столица Таджикской Автономной Советской Социалистической Республики в составе УзССР (с 14.12.1922), затем (в 1929-91) Таджикской ССР, с 1991 - Республики Таджикистан. В период пребывание в городе Луговского в Сталинабаде происходило грандиозное строительство, начатое в соответствии с принятым 27.4.1927 Советом Народных Комиссаров Таджикской республики постановлению «О строительстве города Душанбе». До начала 1930 года. когда в городе был построен первый кирпичный завод, здания в Сталинабаде возводились из кирпича-сырца и были преимущественно одноэтаэными. Ряд первых административных зданий и жилых кварталов города возведено по проекту архитектора Ваулина, в 1933 в столице ТаджССР было построено здание первой ТЭЦ, в окт. 1936 - первое здание железнодорожного вокзала Душанбе. К концу 1930-ых годоа в Сталинабаде насчитывалось 4295 зданий, в подавляющем большинстве всё ещё одноэтажных.
**Мария (домашнее прозвище: «Муха») Владимировна Седова, урожд. Груберт/Груберт-Луговская (18. 10. 1930 — 23. 09. 2004), доктор исторических наук (1993), археолог, специалист по истории древнерусского города, работала на раскопках Новгорода (1940-50-ые), Владимира (1957-74) и Суздаля (1974-91), Почетный гражданин г. Суздаля (1990), жена (1955) археолога-слависта Валент. Вас. Седова (21. 11.1924, Богородск/Ногинск — 4/5. 10. 2004, Москва) заведующего отделом полевых исследований Института археологии РАН, чл-корр РАН (1997), позднее - академика РАН (2003), участника ВОВ: командиром стрелкового и пулеметного отделений на Сталинградском, Южном, Степном, 1-м Украинском, 1-м Белорусском и Прибалтийском фронтах. У них сын: Владимир Валентинович Седов (17. 11. 1960, Москва), доктор искусствоведения (1997), член-корреспондент РАН (2011), профессор, сотрудник Института археологии РАН; специалист в области истории архитектуры Новгорода и Пскова. У него дочь Мария (14. 11. 1984).
Я уже около недели на Пяндже — самая граница. Пяндж — это иначе самое верховье Аму-Дарьи. Место, где я живу, называется, Сарай-Камар. Завтра еду на восток в горы, по направленью Калай-Хумбу.
Виденное — замечательно. Материала — вагон. Люди хорошие. Внимательность, помощь, забота. За это время где я только не был! Чего я только не делал!
Здесь тигровые места. Джейраны бегают десятками, даже смотреть противно. Кабаны, кобры и другие мелкие грызуны.
Был в настоящих “делах”, и от этого нервно успокоился и начал обретать самого себя.
Чувствую, что какие-то письма найти меня не могут. Доставка здесь фантастическая.
Поездка, на которую я отправился, займет дней шесть-семь. Потом я двинусь вниз по Пянджу в Термез, оттуда в Керки, где перед походом в Кара-Кумы думаю все-таки получить вести от вас.
Я живу, как сухой аскет или старый слон. Сам себя ношу. Очень смешно купаться в речке бурой, как шоколад, холодной, как мороженое, через которую — рядом — видны афганские шалаши, дальше афганский городок, горы, закат, стада и прочая география.
Повторяю, чтобы вы не беспокоились, что более сердечного и внимательного отношения к себе не встречал. Люди границы — гостеприимные.
Приеду, вероятно, около 1 августа.
Что же? Получу ли я портрет дочери?..
Ну, не забывай, помни, не брани, держи выше знамя, думай о своем старом Волке, паршивом звере, который с нежностью самой глубокой жмет тебе лапу и крепко целует.
Пользуюсь маленьким случаем, так как идет самолет и быстро-быстро возьмет письмо. Позавчера я отправил подробное послание, сегодня же просто хочу выразиться в чувствах…
Мне очень недурно, я сделал уже пять длительных полетов и теперь готовлюсь к новым геройским подвигам. Одно плохо: до сих пор еще не садился на лошадь…
Пока окружен чрезвычайно интересными большими людьми, материалу много. Физически чувствую себя вполне прилично.
Дальнейшее направление выяснится завтра: или на Пяндж, Кара-Кумы, или на Памир…
Это только записка, на скорость. Прости за нескладицу. Не забывай моих дел и меня тоже.
Целую тебя и обнимаю. Твой Волк
Опубликовано в журнале: Знамя 2006, 5, Владимир Луговской "Мир вцепился в моё сердце, как рысь", Письма 1920 - 1930-х годов. Предисловие и публикация М. Ногтевой, послесловие Л. Шерешевского.
