В ЗАСТАВКЕ: фото военного корр. Александра Бродскаго (1903-84), отца поэта, январь 1942, сделано на Невском проспекте у заколоченного Гостинного двора.

Ещё одна печальная дата миновалась в последние дни - т.н. День Полного снятия блокады, превращённый в официальный праздник блокадников в 70ые годы.
Отмечаемая в Питере пышно-торжественными возложением венков и ритуальными появлениями первых лиц с уныло-скорбящими лицами.





Я застал ещё блокадников, переживших ужасы тех лет взрослыми людьми, и хорошо помню, что они никогда не отмечали этой позднейшей чиновной выдумки брежневского времени.

И понятно почему: для любого блокадника праздником был День Прорыва, с которым у людей уже появилась надежда остаться живыми.

Снятие блокады тоже было важно и радовались ему повсеместно и Ленинград, и в эвакуации- но всё же "полное снятие" во сто крат менее значимо того, ныне не громкого, отодвинутого в ленту новостей первого дня - 18 января 1943.

Это печально, но часто наши современники не задумываясь отмечают, то что не понимают, так как сами этого не пережили.

Это нормально, что война уходит в прошлое. Герои её давно в земле. Там же и не герои, и антигерои - нет смысла противопоставлять одних другим.

Это была их война и их выбор в предложенных историей обстоятельствах, который каждый делал для себя сам. И они его сделали. Не наше право судить их.

Приложу сюда сегодня эмоциональное и пронзителное свидетельство нашего современника, ныне покойного правозащитника, художника-реставратора, знатока русского домонгольского храмостроения, дальнего, но всё же кровного родича поэта Пушкина - Сергея Александровича Шарова-Делоне (1956-2019), написанное в год его ранней смерти. В январе.

О БЛОКАДЕ

Это я не для людей написал - они и так понимают. Это - для начальственной сволоты.

Как всегда, приезжая в Питер (тогда еще Ленинград) поработать в Историческом архиве, я останавливался у наших родных - у тети Талы. Это была блокадно-Гулаговская семья, в ней оставались уже одни женщины, и с деньгами было негусто. С утра с поезда я поехал в архив, а вечером по дороге к тете Тале накупил еды.

Сели ужинать. Я, как единственный мужик за столом, взял резать хлеб.

И тут... я услышал от тети Талы нечто вроде гортанного всхлипа из горла...

Я замер и спросил: "Что случилось?" - тетя Тала проглотила комок и выдавила: "Ничего... Всё в порядке..."

Поужинали. И тут я не выдержал - я знал железную, несгибаемую тетю Талу, выжившую девчонкой в блокаду, объездившую пол-Гулага и таки нашедшую полу-живую мать, выходившую ее - и этот всхлип...

И я сказал: "Тетя Тал, колись - что было не так? И вообще, что это было?"

"Мне вдруг показалось, что ты тонко режешь черный хлеб... я с блокады не могу видеть тонкие куски черного хлеба. Всё остальное - а я всякое видела - могу, а тут - в глазах темнеет.. Ну, вот так - с блокады. Слава Богу, ты резал не тонко."

Вот и всё о блокаде. Большего людям не нужно.

Это я не для людей написал - они и так понимают. Это я вам, начальственная сволота, даю по мордасам! Вам, для которых даже блокада - Божья роса!

Волци поганые!